NONSENSE. Thomas Hobbes, after equating the absurd with nonsense, remarked that one of man's distinctive abilities was "the privilege of absurdity to which no living creature is subject, but man only. And of men, those are of all most subject to it that profess philosophy" (Leviathan, Ch. 5). On both these counts philosophers have reason for an interest in nonsense—in nonsense as a peculiarly human product and in nonsense as the philosopher's occupational danger.

НОНСЕНС. Томас Гоббс, приравняв абсурд к нонсенсу, заметил, что одна из отличительных особенностей человека - это привилегия "абсурдов, которым не подвержено ни одно живое существо, кроме человека. А из людей более всего подвержены им те, кто занимается философией" (Левиафан, гл.5). С обоих этих точек зрения философы имеют причины интересоваться нонсенсом - и нонсенсом как специфически человеческим продуктом, и нонсенсом как профессиональной опасностью философа.
     

During this century both interests have been intensified. The concern with nonsense as a human phenomenon whose nature illuminates the nature of language has been deepened and furthered by recent advances in linguistic theory and by analyses provided by literary critics of those poetic uses of language which successfully risk the appearance of nonsense to achieve their special effect. The concern with nonsense as a philosophical phenomenon was stimulated by the logical positivist verifiability theory of meaning and the consequent rejection of all metaphysical claims as meaningless. As difficulties in this position accumulated, the demand for verifiability gradually gave way to the much less stringent requirement that if any expression is to count as meaningful, there must be some rules governing its use, some recognized conventions adhered to. The extent of the change from verificationist theories to more recent theories is most strikingly seen in the contrast between Ludwig Wittgenstein's early views, in the Tractatus Logico-philosophicus (New York, 1922), and his later views, in Philosophical Investigations (London, 1953).

В этом веке (20) оба интереса возросли. Исследования нонсенса как специфически человеческого феномена, природа которого проливает свет на природу языка, развивались и углублялись в связи с недавними успехами лингвистической теории, а также а рамках работ литературных критиков, анализировавших такое употребление языка, которое с успехом выдерживает риск появления нонсенса ради достижения своего особого эффекта. Проблема нонсенса как философского феномена была сформулирована учением логического позитивизма о том, что значение должно быть верифицируемо, и последовавшим отсюда заключением, что все философские утверждения бессмысленны. По мере того, как нарастали трудности, связанные с этим заключением, на смену требованию верифицируемости пришло гораздо более слабое требование: чтобы какое-либо выражение можно было считать осмысленным, должны быть правила, регулирующие его употребление, некоторые признанные конвенции, которых можно придерживаться. До какой степени отличаются верификационистские теории от более поздних теорий, лучше всего видно на примере ранних взглядов Витгенштнейна, в его "Логико-философском трактате" (1922) и его поздних взглядов, в "Философских исследованиях"

This increased permissiveness does not, however, solve the problem of how to state the criteria for distinguishing the unverifiable sense of the metaphysician from the unverifiable nonsense into which he may lapse. The slogan "meaning as use," or even meaning as rule-governed or convention-guided use, does not, without further specification and elaboration, provide us with such a criterion, since a piece of undisguised nonsense may have its own conventions and its own use. Nonsense need be neither useless nor lacking in order and discipline. On the contrary, some of the clearest cases of nonsense, such as children's skipping rhymes, are cases where the use of the words spoken is exceptionally evident and where the rules decreeing which words may be spoken at each point are exceptionally rigid. It becomes essential, then, to attempt some sort of classification of the different sorts of rules or conventions to which language is subject in order to isolate those rules whose absence, alteration, or violation gives rise to nonsense.

Впрочем, возрастание терпимости не дает ответа на вопрос, как отличить неверифицируемый смысл высказываний метафизика от неверифицируемого нонсенса, в который этот метафизик может впасть. Этот критерий нельзя извлечь из лозунга "значение - это употребление", или даже из понимания значения как употребления, регулируемого правилами или конвенциями, поскольку некий пример явного нонсенса может иметь собственные конвенции и собственное употребление. Нонсенс не обязательно неупотребим и не обязательно лишен порядка и дисциплины. Наоборот, в некоторых явных примерах нонсенса, таких, как детские рифмы, употребление слов исключительно очевидно и правила, определяющие, какое слово где должно находиться, исключительно жесткие. Следовательно, необходимо попытаться предпринять попытку классификации разных типов языковых правил или конвенций, чтобы выделить те, нарушение или изменение которых приводит к нонсенсу.

That a variety of types of rules is involved is evidenced also by the variety of types of utterances (including the written as well as the spoken word) labeled as nonsense by different people in different contexts. To the man in the street, and to Dr. Johnson, nonsense includes everything plainly at variance with obvious fact. The philosopher is usually more discriminating and tries to distinguish fairly sharply between the false and the nonsensical, although there is no general agreement concerning just where the line is to be drawn. What one philosopher will class as senseless—for example, "Virtue is green"—another will class as false, and the literary critic may well find the same words, in a suitably enriching context, illuminating and apt. In listing the variety of things that can count as nonsense, and the related variety of linguistic requirement, the simplest strategy is to take a perfectly acceptable utterance as the point of departure and to note the directions and degrees in which deviant utterances may depart from it In so doing we will be drawing up a rough hierarchy ranging from sense, through some contested cases, down to uncontroversial cases of nonsense.

О том, что правил много, свидетельствует также то, что возможно много типов высказываний (как написанных, так и произнесенных), которые разные люди в разных контекстах называют нонсенсом. Для обычного человека и для доктора Джонсона нонсенсом является просто то, что отличается от очевидных фактов. Философ обычно использует более тонкие различия, пытаясь строго отличить ложное от бессмысленного, несмотря на то, что по вопросу о том, в чем состоит различие между ними, нет общего согласия. Одно и то же утверждение - например, "Добродетель - зеленая" - один философ сочтет ложным, а второй - бессмысленным. А литературный критик в соответствующем контексте те же самые слова вполне может счесть блестящими и уместными. Чтобы перечислить все, что можно считать нонсенсом, вместе с соответствующими лингвистическими правилами, самый простой путь - взять за исходный пункт какое-то абсолютно приемлемое высказывание и выяснить, в каком направлении и до какой степени другие высказывания могут отличаться от него. Это позволит набросать примерный диапазон возможностей - от смысла через сомнительные случаи к несомненному нонсенсу.

Types of nonsense. Taking as the paradigm of sense the utterance 'The water is now boiling" spoken when the water is in fact boiling, to an audience ignorant of and interested in that fact, we may list the following main departures from the standard:

Типы нонсенса. Если в качестве образцово осмысленного предложения взять "вода сейчас кипит", произносимое, когда действительно кипит вода, адресованное тем, кто этого не знает и кому это интересно, то можно выделить следующие основные виды отклонения от этого стандарта:

(1) The same words spoken when contrary to fact: In such circumstances a natural rejoinder would be "Nonsense, I can see that it is scarcely simmering yet." \Ve may call this, which is nonsense in the colloquial sense, "nonsense as obvious falsehood."

(1) те же самые слова говорятся вопреки факту. В этом случает естественное возражение будет таково: "Нонсенс, я же вижу, что она едва закипает". Это понятие нонсенса в его самом обычном смысле, мы можем назвать его "нонсенс как очевидная ложность".

(2) The same words spoken when no one knows which water is spoken of or cares if it boils—for instance, when spoken in the middle of a marriage ceremony or occurring without quotation marks in the middle of an entry in this encyclopedia: In such a context the words make no sense. The rules or conventions violated are those tying this well-formed sentence to certain nonlinguistic contexts, so we may call this "semantic nonsense."

(2). Те же самые слова говорятся, когда никто не знает, о какой воде речь, или никому не интересно, кипит они или нет - например, если это говорится во время торжественной церемонии или если эти слова будут написаны без кавычек посреди какой-нибудь статьи в этой энциклопедии. В таком контексте у этих слов нет смысла. Само по себе это предложение сформулировано верно, но в данном случае нарушаются правила или конвенции, ставящие его в соответствиеи с определенными вне-лингвистическими контекстами. Поэтому мы можем назвать это "семантический нонсенс".

(3) The words ⁴The water is now toiling" spoken in almost any circumstances (at this point in the history of the English language): This would constitute nonsense of the sort which fascinates the philosopher, since although it is in most respects a well-formed sentence, it attaches to its subject, "water," a predicate in some way unsuitable. In just what way it is unsuitable is a contested point. What is involved is what has been called a category mistake. The principles disregarded in such utterances are difficult to state or to characterize. They may be regarded simply as very specific rules of syntax or as ontological truths. The difficulty in citing or establishing them is increased by the fact that the very same rules can be broken without producing nonsense, in all figurative language. "The kettle is boiling" makes perfect sense in any suitable semantic-context, despite the metonymy and consequent category mistake embedded in it (the kettle, as distinct from its contents, cannot boil). Even "The water is toiling" can make sense when said of the water turning a mill wheel. The problem here is to find the decisive factor which makes some category mixing successful in communication and the rest nonsense. Many nonsense verses rely on such category mistakes for their effect, such as

Слова "Вода сейчас трудится" ["toiling", в оригинале созвучие слов], сказанные почти в любых обстоятельствах (в данном случае в истории английского языка). В этом заключается нонсенс такого типа, который больше всего интересует философов, потому что, хотя в большинстве аспектов предложение сформулировано правильно, но субъекту, "воде", приписывается предикат, который ему некоторым образом не подходит. Чем именно он ему не подходит, это вопрос. Дело в так называемой категориальной ошибке. Принципы, которые нарушаются в высказываниях такого рода, трудно установить и охарактеризовать. Их можно рассматривать или просто как очень специфические правила синтаксиса, или как онтологические истины. Еще труднее их сформулировать и установить вследствие того, что те же самые правила можно нарушить в фигуральных выражениях, и нонсенса не будет. В любом подходящем семантическом контексте предложение "кипит чайник" совершенно осмысленно, несмотря на то, что оно представляет собой метонимию, и, вследствие этого, категориальную ошибку (кипеть может содержимое чайника, но не сам чайник). Можно сказать даже "вода трудится", если речь о воде, которая вращает колесо водяной мельницы. Проблема состоит в том, чтобы найти решающий фактор, который определяет, какое смешение категорий будет в коммуникации успешным, а какое приведет к нонсенсу. На подобных категориальных ошибках основан эффект многих нонсенс-стихов, например, Л.Кэррола

He thought he saw a Garden-Door
     That opened with a key: He looked again, and found it was
     A Double Rule of Three.
     (Lewis Carroll, Sylvie and Bruno)
     

 “…Ему казалось – на трубе
     Увидел он Слона.
     Он посмотрел – то был Чепец,
     Что вышила жена.
     И он сказал: “Я в первый раз
     Узнал, как жизнь сложна…”

We may, following usage in current linguistics, call these deviant utterances "semisentences."

Назовем такие неправильные высказывания "полупредложения" ("семисентенции"), как они называются в современной лингвистике.

(4) Strings of familiar words which lack, to a greater or lesser extent, the syntactic structure of the paradigms of sense or any syntax translatable into the familiar—for example, "Jumps digestible indicators the under": Phrases in which, as in the example, no vestige of familiar syntax remains we may call "nonsense strings." Such nonsense strings may be seen as differing only in degree from the semisentences of level 3.

(4) Последовательности знакомых слов, в которых в большей или меньшей степени не хватает синаксической структуры парадигм смысла или какого-либо синтаксиса, который можно перевести в знакомый - например, "Прыжки удобоваримые индикаторы то под". Такие фразы, в которых не остается никакого знакомого синтаксиса, мы можем назвать "нонсенс-последовательностями" (бессмысленными последовательностями). Такие бессмысленные последовательности могут отличаться от полупредложений третьего уровня только количественно [по степени бессмысленности]

(5) Utterances which have enough familiar elements to enable us to discern a familiar syntax, but whose vocabulary, or a crucial part of it, is unfamiliar, and untranslatable into the familiar vocabulary: Nonsense verse is often of this sort. "All mimsy were the borogoves" (Lewis Carroll) contains enough familiar elements to enable us to parse the sentence. Sometimes the occurrence of only one un-familar word, if it is crucial enough, will suffice to make a poem a nonsense poem (for example, Edward Lear's "The Pobble Who Has No Toes"). We may call this "vocabulary nonsense."

(5) Высказывания, в которых достаточно знакомых элементов для того, чтобы узнать знакомый синтаксис, но слова которых в своей основной части незнакомы и непереводимы в знакомые. Это часто встречается в нонсенс-стихах. "Все мимси были бороговы" (Льюис Кэррол) [на русском языке самая известная фраза такого типа принадлежит, насколько мне известно, Щербе: "Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка"]. В этих фразах сохраняется достаточно знакомых элементов для того, чтобы разобрать предложение. Иногда для того, чтобы написать нонсенс-стихотворение, достаточно одного незнакомого слова в важном месте (например, у Эдварда Лира "Поббл без пальцев". Мы можем назвать этот вид нонсенса "словарным нонсенсом".

(6) Last those cases where we can find neither familiar syntax nor familiar vocabulary, still less familiar category divisions or semantic appropriateness: Nonsense of this extreme type, such as the utterance "grillangborpfemstaw" may be termed "nonsense as gibberish."

(6) Наконец, те случаи, когда нет ни знакомого синтаксиса, ни знакомых слов, и еще менее - знакомых категориальных подразделений и семантической уместности. Этот предельный тип нонсенса - например, высказывание "гриллангборпфемстор" можно назвать "нонсенс как тарабарщина (gibberish)".

Even at this level nonsense shares with sense a familiar alphabet or phonetic system. Nonsense is parasitic upon sense and never departs so far from sense that it ceases to be part of some language, to the minimal extent of sharing its alphabet with that language.

Но даже на этом уровне нонсенс и смысл имеют один и тот же алфавит или фонетическую систему. Нонсенс паразитирует на смысле и никогда не отделяется от него настолько, чтобы перестать быть частью какого-то языка, в той минимальной степени, в которой у этого языка есть алфавит.

Several general points can now be made with reference to this tentative hierarchy.

Теперь, опираясь на эту попытку выстроить иерархию видов нонсенса [абсурда], можно сделать несколько общих утверждений.

Nonsense, type, and token.

Нонсенс, тип и знак

At levels 1 and 2 what can be classified as nonsense is not a form of words, or utterance type, but those words on a particular occasion, an utterance token. At levels 4-6 we can classify as nonsense a form of words on whatever occasion it is used. Some of the difficulty in specifying the nonsensical character of the semisentences of level 3 may arise from the attempt to find rules or generalizations for sentence types, when all that may be possible at this level is a characterization of utterance tokens. The stubborn fact is that in propitious circumstances (verbal context or nonverbal context) tokens of these semisentence types may be not nonsense but figures of speech, and figures of fully successful speech.

На уровнях 1 и 2 нонсенсом представляется не форма слов и не тип высказывания, а некие слова в некоей ситуации, то есть знак утверждения. На уровнях 4-6 мы можем классифицировать как нонсенс определенную форму слов, в какой бы ситуации она не были потреблена. На уровне 3 могут появиться некоторые трудности с установлением абсурдного характера "полупредложений", вследствие трудности нахождения правил или обобщений для типов предложений, когда все, что может быть возможно на этом уровне - характеристика знаков утверждений. Может смутить тот факт, что в соответствующих обстоятельствах (вербальный или невербальный контекст) знаки этих типов полупредложений могут быть не нонсенсом, а фигуральной речью, причем совершенно успешной.

Nonsense, falsity, and logical relatedness.

Нонсенс, ложность и логическое отношение.

It can be argued that ordinary empirical falsity (level 1) is simply one case of semantic nonsense (level 2), that speaking falsely is one of the ways in which we may utter a form of words at the wrong time, on the wrong occasion. To distinguish the semantic inappropriateness of the false claim from the semantic inappropriateness of the contextually irrelevant remark ("Please pass the salt" spoken at a board meeting), we can characterize the latter as presupposing an empirically false claim (that there is salt somewhere present), although it itself is not true or false—even when it is an indicative sentence such as "The present king of France is bald." (See P. F. Strawson, "On Referring," in Mind, Vol. 59, No. 235, July 1950, 320-344.) In a similar way, the senselessness of utterances at level 3 can be seen to lie in the fact that they presuppose something which is not empirically but necessarily false. "Vigorous green ideas sleep furiously" presupposes that ideas can sleep, and this, by the meaning rules of "sleep" and "idea," is necessarily false. "Virtue is green" presupposes that virtue has color, and this is of necessity false.

Можно доказать, что обычная эмпирическая ложность (уровень 1) - это просто один из случаев семантического нонсенса (уровень 2), т.е. что-нибудь ложно утверждать означает произносить некие слова не вовремя, не по ситуации. Чтобы отличить семантическую неуместность неверного утверждения от семантической неуместности какого-либо замечания, не подходящего по контексту (когда произносят "Пожалуйста, передайте соль" во время рабочего совещания), мы можем охарактеризовать последнее как подразумевающее некое эмпирически ложное положение (что где-то недалеко есть соль), несмотря на то, что само по себе оно ни истинно, ни ложно - даже если это утвердительное предложение типа "Нынешний король Франции лыс" (см. Стросон, "О соответствии"). Подобным же образом, бессмысленность утверждений на уровне 3 можно рассматривать как ложь, поскольку они предполагают нечто ложное не эмпирически, но необходимым образом. В утверждении "Бодрые зеленые идеи яростно спят" предполагается, что идеи могут спать, а это, по правилам значения слов "спать" и "идея" - необходимо ложно. "Добродетель - зеленая" предполагает, что добродетель может иметь цвет, а это тоже принадлежит к области необходимо ложного.

Such a characterization of nonsense utterances of levels 1, J2, and 3 marks them off in a fairly important way from the remaining levels: they have definite logical links with the paradigms of sense. At level 5 there may of course be logical links between different pieces of nonsense at that level but no links with paradigm utterances. "All mimsy were the borogoves" contradicts "The borogoves were not all mimsy" but has no logical relation to any paradigm sentence. This means we have a dichotomy between the sort of nonsense which has logical relations with sense and that which does not.

Такая характеристика нонсенс-высказываний уровней 1, 2 и 3 существенным образом отличает их от остальных уровней: у них есть определенные логические связи с парадигмами смысла. На уровне 5, конечно, могут быть логически связи между разными нонсенс-высказываниями на этом же уровне, но никакой связи с парадигмальными высказываниями. Утверждение "Все мимси были бороговами" противоречит утверждению "бороговы были не все мимси", но это утверждение никак не связано с какой-либо парадигмой смысла. Итак, мы имеем два типа нонсенса: который имеет логические отношения со смыслом и который не имеет.

There are, however, difficulties in the suggestion that the semisentence "Virtue is green," which is, according to some, neither true nor false, presupposes the false sentence "Virtue is the sort of thing which has color." The difficulty is this, that logical relations are usually defined in terms of truth relations but truth relations hold only between statements which can be true or false. What, then, can be this logical relation of presupposition which can hold between the meaningless and the false? It seems that we cannot consistently hold all the following five theses, each of which some philosophers have wanted to hold:

Однако появляются сложности с полупредложением "Добродетель - зеленая", которая предполагает, что "добродетель может иметь цвет". По некоторым теориям, это предложение не является ни истинным, ни ложным. Главная трудность состоит в том, что логические отношения обычно определяются в терминах отношений истинности, а отношения истинности имеют смысл только между утверждениями, которые могут быть истинными или ложными. Какое же тогда может иметь смысл логическое отношение подразумевания между бессмысленным и ложным? Представляется, что мы не можем непротиворечиво утверждать следующие пять тезисов, хотя каждый из этих тезисов встречается у некоторых философов:

(1) Everything which has logical relations with the meaningful is itself meaningful.

1. Все, что имеет логические отношения с бессмысленным, само по себе бессмысленно

(2) Logical relations can be defined in terms of truth relations.

2. Логические отношения определяются в терминах отношений истинности

(3) "Virtue is green" is a piece of nonsense.

3. Утверждение "Добродетель - зеленая" представляет собой нонсенс.

(4) "Virtue is not the sort of thing which can have color" is true.

4. Утверждение "Добродетель не может иметь цвет" - истинно.

(5) There is a logical relation between "Virtue is green" and "Virtue is not the sort of thing which can have color."

5. Имеется логическое отношение между утверждениями "Добродетель - зеленая" и "Добродетель не может иметь цвет".

At least one of these theses must be abandoned, and different philosophers abandon different ones. The issues involved here essentially concern the demarcation of the field within which logical relations* hold, within which sense can be spoken, in such a way as to allow us still to talk sense about those relations themselves (see Wittgenstein, Tractatus Logico-philosophicus, 5.61).

Нужно отказаться по крайней мере от одного из этих утверждений, и разные философы отказываются от разных. Проблемы, которые тут встают, имеют сущностное отношение к границам того поля, внутри которого имеются логические отношения, внутри которого можно говорить осмысленно, таким образом, чтобы позволить нам осмысленно говорить о самих этих логических отношениях (см. Витгенштейн, Логико-философский трактат, 5.61)

Nonsense and the uncomprehended.

Нонсенс и непонятое

A final point needs to be made about the nature of our original hierarchy, and of any improved version of it. What this hierarchy attempts, and what the linguist in his more technical and detailed way attempts, is to set up a formal or quasi-formal hierarchy that will correspond with the actual scale ranging from the clearly understood acceptable utterance, through the difficult deviant but comprehensible utterance, down to the completely unintelligible. This scale is obtained by observing what the speakers of a language in fact understand and what they reject This will be determined in part by how well-read they are, the sorts of situations they are familiar with, the lives they lead, and the words they have spoken and heard in the past.

Наконец последнее замечание о природе, которую имеет созданная нами иерархия видов нонсенса и которую будет иметь любая ее улучшенная версия. Целью и этой иерархии, и тех более детально-технических иерархий, которые строят лингвисты, является установление формальной или квази-формальной иерархии, которая будет соответствовать действительной шкале [осмысленности высказывания]: от приемлемых, ясно понимаемых утверждений, через трудные, неправильные, но как-то понятные высказывания, вплоть до полностью немыслимых. Шкала эта строится посредством наблюдения над тем, что на самом деле понимают говорящие на данном языке, а что они отвергают. Это отчасти зависит от того, насколько они начитаны, какие ситуации они считают обычными, какую жизнь они ведут, какие слова они слышали и произносили в прошлом.

The set of utterances accepted by a language society is constantly changing: some combinations of words lose currency as others attain it (either by deliberate innovation, as in new technical terminologies, or, very differently, as in successful metaphors that "catch on"). What hope has any formal analysis of capturing the essential features of sense and nonsense when what determines whether a given utterance counts as sense or as nonsense seems to be so much a matter of history and of brute psychological fact? For Descartes the suggestion that machines could think was absurd. For us it i^ at least a discussible issue. What formal features does the sentence "Machines can think" now possess that it did not possess in the seventeenth century and that explain its contemporary status as controversial but not nonsensical?

Набор утверждений, которые в данном языковом обществе считаются приемлемыми, все время изменяется: некоторые сочетания слов начинают употребляться реже, другие чаще (иногда вследствие намеренных нововведений, как, например, техническая терминология, или - совершенно другой случай - как удачные метафоры, которые приживаются в языке). Может ли быть успешным формальный анализ сущностных свойств смысла и нонсенса, учитывая то, что то, будет ли данное утверждение восприниматься как смысл или как нонсенс, настолько сильно зависит от истории или от чисто психологических фактов? Для Декарта утверждение, что машина может мыслить, было абсурдным. Для нас этот вопрос по крайней мере можно обсуждать. Как изменились формальные черты высказывания "Машины могут мыслить" с 17 века до наших дней, что тогда оно было бессмысленным, а для нас стало не бессмысленным, а спорным?

The difficulties of finding any formula that can encapsulate the sense-nonsense factor leads many contemporary philosophers to turn from the attempt to give any calculus-like interpretation of language arid instead to treat language as a psychological and historical phenomenon. Paul Ziff_? in his article "About Ungrammaticalness," has introduced the useful but highly informal concept of "balking." An utterance is nonsensical in a given language at a given time if an average member of that language society "balks" at it But who can predict what people will or will not balk at? Such an approach is a far cry from formal analyses of meaning, such as Rudolf Carnap's Logical Syntax of Language (London, 1937). It is. however, an approach that does not altogether rule out the usefulness of the linguist's attempt to find some schema into which can be fitted all the rich and changing varieties of sense and of nonsense and which could give us insight into their relations. Such a schema would not enable us to predict or legislate which actual words can count as sense; it could merely help us to vivisect the sense that language users confer upon certain combinations of words and to perform post-mortems on those discarded as total nonsense.

Трудности нахождения какой-либо формулы, которая однозначно выразила бы фактор смысла/нонсенса, приводят к тому, что многие современные философы отказываются от попытки найти какую-либо формализованную систему языка, предпочитая рассматривать язык с чисто исторической или психологической точки зрения. В своей статье "О неграмматическом" Пол Зифф ввел полезное, но очень неформальное понятие "неприятие". Высказывание является бессмысленным в данном языке в данное время, если средний носитель языка данного лингвистического общества его "не принимает". Но как предсказать, что люди будут "не принимать", а что нет? Этот подход находится очень далеко от формального анализа значения, такого, как у Рудольфа Карнапа в "Логическом синтаксисе языка" (Лондон, 1937). Впрочем, этот подход не совсем отвергает пользу лингвистических попыток найти какую-то схему, в которую можно уложить все богатые и изменяющиеся варианты смысла и нонсенса, схему, которая могла бы прояснить нам их отношения. Эта схема не даст нам возможность предсказать или формализовать, какие слова можно считать смыслом, она просто позволит нам подвергнуть вивисекции тот смысл, которым носители языка одаривают некоторые комбинации слов, а мертвые останки отвергнутых словосочетаний объявить полным нонсенсом.

What, according to such a view, is the status of the metaphysical claims which earlier positivist theories excluded as senseless? Do we, or should we, balk at the Heidegger sentence "The Nothing itself nothings," rejected by Rudolf Carnap? (See "The Elimination of Metaphysics Through Logical Analyses of Language," in A. J. Aver, ed., Logical Positivism, Glencoe, 111., 1959.) The answer is that some of us balk, some do not. This sentence, by the previous classification, must count as at best a semisentence that ma> achieve meaning in a kindly setting. Presumably its original context (Was ist Metaphysik?, 1929) provided this, as a good poem may illuminate its own difficult metaphors. But most good philosophy, unlike most good verse, does not have to be recited in toto to succeed as intelligible speech. As philosophers and as metaphysicians we hope to use words in ways whose intelligibility is not completely context dependent; we try to speak in sentences which can be paraphrased, taken from their original context, and used to illuminate a range of related issues. This is not always possible. To make a new point it may be necessary for the philosopher, as much as for the poet or the scientist, to speak in a new form of words not simply translatable into any of the old forms. But the philosopher who speaks too often in semisentences runs the risk of semiunderstanding from only a semiaudience.

Итак, что можно сказать о статусе метафизических высказываний, которые считались бессмысленными в ранних позитивистских теориях? Должны ли мы и будем ли мы не принимать хайдеггеровское предложение "Ничто само себя ничтит", которое было отвергнуто Рудольфом Карнапом? (см. "Преодоление метафизики логическим анализом языка"). Ответ таков: некоторые из нас его не примут, а другие - нет. Согласно вышеприведенной классификации, это предложение надо считать в лучшем случае полупредложением, которое при благоприятном раскладе может иметь смысл. Предположительно, исходный контекст этого высказывания (Что такое метафизика?, 1929) предоставляет такой контекст, подобно тому как хорошая поэма делает ясными те сложные метафоры, которые были бы непонятны в ином контексте. Но нельзя объявлять, что хорошая философия, в отличие от хорошей поэзии, как умопостигаемая речь должна быть успешной. Как философы и как метафизики мы надеемся, что используем слова не так, что они находятся в полной зависимости от контекста; мы пытаемся говорить такими предложениями, которые в другом контексте можно будет сказать другими словами, и которыми можно будет прояснить некоторый диапазон связанных проблем. Это возможно не всегда. Чтобы сделать новое утверждение, философу, как и поэту и как и ученому, может оказаться необходимо говорить новыми словами, которые может оказаться не просто перевести на языки старых форм. Но у того философа, который слишком часто говорит полупредложениями, есть риск, что его получитатели будут его только полупонимать.
     

Bibliography

For recent linguistic theories, see Jerry A. Fodor and Jerrold J. Katz. eds.. The Structure of Language (Englewood Cliffs, N.J., 1964;, especially Noam Chomsky's "Degrees of Ungrammaticalness." See also Paul Ziff, Semantic Analysis (Ithaca, X.Y., 1960) and "About Ungrammaticalness," in Mind, Vol. 73, No. 290 (April 1964\, 204-215; Gustav Stern, Meaning and Change of Meaning, Goteborgs Hogskolas Arsskrift, XXXVIII (Goteborg, Sweden, 1932h and B. F. Skinner, Verbal Behavior (New York, 1957).

О последних лингвистических теориях см.: Jerry A. Fodor and Jerrold J. Katz. eds.. The Structure of Language (Englewood Cliffs, N.J., 1964;, especially Noam Chomsky's "Degrees of Ungrammaticalness." See also Paul Ziff, Semantic Analysis (Ithaca, X.Y., 1960) and "About Ungrammaticalness," in Mind, Vol. 73, No. 290 (April 1964\, 204-215; Gustav Stern, Meaning and Change of Meaning, Goteborgs Hogskolas Arsskrift, XXXVIII (Goteborg, Sweden, 1932h and B. F. Skinner, Verbal Behavior (New York, 1957).

For recent discussions from a logician's point of view, see A. N. Prior, "Entities," in Australasian Journal of Philosophy, Vol. 32 (December 1954), 159-168; V. Presley, "Arguments About Meaninclessness," in British Journal for the Philosophy of Science, Vol. 12, No. 47 (1961), 225-234; and L. Goddard, "Sense and Nonsense," in Mind, Vol. 73, No. 291 (July 1964), 309-331.

Последние обсуждения с точки зрения логиков см. в: A. N. Prior, "Entities," in Australasian Journal of Philosophy, Vol. 32 (December 1954), 159-168; V. Presley, "Arguments About Meaninclessness," in British Journal for the Philosophy of Science, Vol. 12, No. 47 (1961), 225-234; L. Goddard, "Sense and Nonsense," in Mind, Vol. 73, No. 291 (July 1964), 309-331.

For a more general philosophical treatment, see L. Jonathan Cohen, The Diversity of Meaning (New York, 1963).

Более общий философский подход см в: L. Jonathan Cohen, The Diversity of Meaning (New York, 1963).

For a literary approach, see Elizabeth Sewell, The Field of Nonsense London, 1952); and Allen Tate, ed., The Language of Poetry (New York, 1960).

Литературный подход можно найти в: Elizabeth Sewell, The Field of Nonsense London, 1952); Allen Tate, ed., The Language of Poetry (New York, 1960).