Рушди, С. Восток, Запад. – Спб.: Амфора, 2006.

 

ХРИСТОФОР КОЛУМБ И КОРОЛЕВА ИЗАБЕЛЛА ИСПАНСКАЯ

УЛАЖИВАЮТ ОТНОШЕНИЯ В САНТА-ФЕ. 1492 ГОД ПОСЛЕ РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

 

Иностранец Колумб идет следом за короле­вой в вечность, до конца не теряя надежды.

Как он выглядит?

Он горд, но все же проситель; он высоко дер­жит голову, но нередко гнет спину. Бесстраш­ный, он не стыдится заискивать перед сильным; дерзкий и даже грубый, берет сердца обаянием, свойственным лишь фаворитам. Конечно, с го­дами Колумб все чаще ищет поддержки, незави­симость вольного волка поизносилась до дыр. Как и его башмаки.

Он надеется? На что он надеется?

Первый ответ очевиден. Колумб надеется подняться на самый верх. Надеется украсить свой шлем знаками королевской милости, по­добно рыцарям из старинных романсов. (Шле­ма Колумб не носит.) Надеется добыть денег, а также три прекрасные каравеллы: «Нинью», «Пинту», «Санта-Марию»; надеется в тыща четы­реста девяносто втором отплыть в тумане мор­ском голубом. Однако, прибыв ко двору, в первый раз увидав королеву, которая сама соизволила спросить, чего же ему более всего нужно, скло­нился в ответ к оливковой ручке и, едва не утра­тив дар речи при виде огромного кольца, знака власти, выдохнул одно-единственное и очень опасное слово:

«Овладеть».

Ах, косноязычные иностранцы! Ах, дай бог с ними терпения! «Овладеть», скажите пожа­луйста! И ведь следует за ней по пятам, шаг за шагом и месяц за месяцем, все ждет, вдруг пой­мает удачу. Неловкие письма, медвежьи сере­нады под створчатым ее окошком которое из- за них ей приходится закрывать, лишая себя удовольствия впустить освежающий ветер. У нее есть занятия и получше — завоевывать мир, например, ну и тому подобное, — кем он себя возомнил?

Иностранцев можно травить как волков. Можно забавляться, отпуская намеки, кото­рых — в силу недостаточного знания языка — они все равно не поймут. Однако приходится помнить, что держать под рукой несколько иностранцев считается de rigueur [1]. Своим при­сутствием они создают атмосферу этакой ко- смополитичности. А поскольку часто бедны, то готовы браться за любую грязную, но совер­шенно необходимую работу. Кроме же всего про­чего, они предостерегают нас от гордыни, по­стоянно напоминая — принять это, правда, не­просто, —что существуют на свете места, где и мы окажемся иностранцами.

Но так говорить с королевой!

Иностранцы могут забыть, где их место, поскольку давно покинули дом Попытаться че­рез какое-то время вести себя с нами на рав­ных. Разумеется, это риск, но он неизбежен. Конечно, наша строгость терпит ущерб от их поистине итальянской цветистости Не заме­чайте — отведите глаза, отклоните слух. В сущности, они безобидны, а если вдруг кто и зайдет дальше чем следует, то, как правило, непреднамеренно. Королева, будьте спокойны, знает как ей себя вести

Колумб при дворе Изабеллы быстро приобре­тает репутацию придурка. Одевается он черес­чур ярко и пьет чересчур много. Изабелла после удачной кампании торжествует победу — один­надцать дней подряд в Испании звучат псалмы и суровые проповеди. Колумб шастает вокруг собора, размахивает бурдюком. Устраивает без­образия.

Только посмотрите на него: пьяный в стельку, всклокоченный, машет большой своей головой, в которой дурь и ничего, кроме дури! Дурак с горящими глазками — мечтает о золотых: кущах, которые якобы ждут его за гранью Западного Предела!

«Овладеть».

Королева играет с Колумбом.

В завтрак она обещает исполнить любую его просьбу, а после обеда делает вид, будто никак не вспомнит, кто это такой перед ней, и глядит на Колумба, будто он невидим, как прозрачное покрывало.

В день именин Колумба она призывает его к себе и, отпустив своих девушек, принимает в спальном будуаре, велит себя причесать и поз­воляет коснуться груди. А потом призывает гвар­дейцев, шлет Колумба чистить свинарник и ко­нюшни и на сорок дней о нем забывает. Колумб, несчастный, сидит на недожеванном лошадьми сене, мысленно странствуя по морям в поисках несуществующего золота. Во сне он слышит за­пах ее духов, наяву — зловоние свиней.

Королеву игра забавляет, и она довольна.

А Колумб убеждает себя в том, что скорее до­бьется цели, если она будет довольна. У ног его возятся поросята. Колумб стискивает зубы.

«Если королева довольна, значит, все идет хорошо».

Колумб рассуждает:

Терзает ли она его из пустой прихоти?

Или же: все от того, что он, Колумб, ино­странец, и королеве не внятен смысл ни слов его, ни поступков?

Или же: все от того, что палец — тот самый, на котором королева носит кольцо, — запомнил дыхание его губ; все от того, что она им — как это по-вашему? — тронута. Наверное, тепло дыха­ния просочилось под кожу, проросло щупальца­ми и дошло от пальца до самого сердца. И сердце королевы взволновалось.

Или же: все от того, что она сама измучена противоречием выбора — ей хочется принять дерзкий план, со всей пылкой страстью возлюб­ленной, но и хочется в то же время истерзать его ею же пробужденной страстью, сломать и рас­смеяться злорадно в глупое его заискивающее лицо.

Колумб себя тешит надеждой, что, мол, перед ним теперь море возможностей. Однако не все­ми ими утешишься.

Изабелла — абсолютный монарх. (Муж ее — абсолютный ноль, минус, пустое место. Более мы о нем не упомянем.) Изабелла — женщина, чье кольцо часто целуют. Для нее это ничего ров­ным счетом не значит. Изабелла привыкла к лести. И умеет от нее защищаться.

Она абсолютный тиран, и в числе прочего хо­зяйства ей принадлежит и этот бродячий цирк, где непрестанно кривляются четыреста девянос­то болванов — среди них есть уродливые, как смертный грех, и прекрасные, как румяная заря. Колумб д ля Изабеллы всего-навсего один из них, дурак номер четыреста двадцать. Такой сцена­рий также возможен.

Значит: либо она поняла, что хочет он найти землю, расположенную за Краем Света, и глубо­ко взволнована и, быть может, даже испугана, и оттого то льнет к нему, то шарахается прочь.

Либо: ничего она не поняла, и никакого де­ла ей нет до его планов.

«Что хочешь, то и выбирай».

Только то и понятно, что ничего не понима­ет сам Колумб. Однако нужно смотреть фактам в глаза. Она — Изабелла, она — королева, к но­гам которой склоняется все. Он же, пусть и гор­ластый, пусть в петушином платье и каждой бочке затычка, — он при ней, ее невидимка.

«Овладеть».

С годами эротические аппетиты у мужчин гас­нут, у женщин только растут. Изабелла—послед­няя надежда Колумба. Он постепенно теряет потенциальных партнеров, потенциальных па­тронов, интерес к любовным интрижкам, во­лосы, пыл.

Время тянется медленно.

Изабелла скачет на лошади, выигрывает ба­талии, вышибает из крепостей марокканцев, ее аппетиты растут с каждым днем. И тем она го­лоднее, чем больше проглотит земель, чем боль­ше доблестных воинов отправит к себе в утробу. Колумб знает: еще немного, и он тут так и зачах­нет, и бранит себя на чем свет. На вещи нужно смотреть трезво. Нечего обольщаться. Здесь ему ничего не светит. Скоро его отправят чистить нужник. На этот раз он приставлен обмывать те­ла, а тела погибших отнюдь не благоухают. Вои­ны, готовясь к битве, перед тем как надеть до­спехи, всегда надевают подгузники, ибо всегда боятся, что кишечник от смертного страха сам собой опорожнится. Колумб создан не для этого. Колумб дает себе слово уйти.

Но это не так-то просто: лет Колумбу все боль­ше, покровителей меньше. Коли он уйдет, о пла­вании на Запад придется забыть.

Колумб, обнажающий тела, ни разу не попы­тался обнажить истину, не попытался понять, что с философской точки зрения жизнь челове­ка полна абсурда. Колумб — человек действия и равнозначен делу. Отказавшись от плавания, он вынужден будет признать бессмысленность своей жизни. Это станет его поражением. Нико­му не нужный, никем не видимый, он, как пес, таскается за ней по пятам, ищет в глазах про­блеск страсти.

«Денег и покровителей, — говорит сам себе Колумб, — ищут с той же страстностью, что и любви».

Она всесильна. К ее ногам падают крепо­сти. Она изгнала евреев. Марокканцы готовы к сдаче. Королева сейчас в Гранаде, скачет впе­реди войска.

Она всемогуща. Чего бы ей ни захотелось, она не знала отказа.

Все сны у нее пророческие.

В снах она получает сведения, на основе которых она и готовит планы непобедимых сражений, раскрывает тайные заговоры, пре­дотвращает измену, шантажируя тем, что узнала во сне, всех— и сторонников, дабы зару­читься их дальнейшей поддержкой, и врагов, дабы на всякий случай заручиться поддержкой врагов. В снах она узнает погоду, находит ли­нии переговоров, выбирает торговые предпри­ятия, куда вкладывать деньги.

Она ест как лошадь и никогда не тол­стеет.

Лицо ее подобно цветущему полуостро­ву, утонувшему в море волос.

Сокровищница грудей ее неиссякаема.

Уши ее подобны нежным знакам вопро­са, что свидетельствует о некоем душевном сомнении

Ноги ее...

Ноги у нее средние.

Она вся — неудовлетворенность.

Победы ее не утоляют, вершины страс­ти недостаточно высоки.

Смотрите все: к воротам Альгамбры выезжает Боабдиль Несчастный, последний султан последней твердыни последнего века Арабской Испании! Смотрите: он выехал сда­вать город, и вот, сейчас, в это самое мгнове­ние, он кладет ключи от крепости в протяну­тую ладонь королевы... Свершилось! Но, едва тяжелая связка упадает к ней в руку, короле­ва... зевает.

Колумб оставляет надежды.

И в тот миг, когда Изабелла со скучающим ви­дом въезжает в поверженную Альгамбру, Колумб оседлывает мула. А когда она входит во Дворец Львов, по которому бродит бесцельно и долго, он мчится уже по дороге, нахлестывая своего ска­куна, и быстро скрывается в облаке пыли.

Роль невидимки стала его проклятием. Ко­лумб сдается. Он отказывается от нее, хоть и знает, что вместе с ней потеряет все. В бес­сильной ярости он едет прочь, подальше от Изабеллы, скачет день, скачет ночь, мул пада­ет, и тогда Колумб взвешивает на плечо дурац­кие, пестрые, как у цыган, лоскутного шитья мешки, к тому же до неприличия заляпанные дорожной грязью, и двигает дальше пешком.

Вокруг него простираются роскошные пло­дородные земли, завоеванные для нее ее воина­ми. Колумб ничего не видит — ни красот пло­дородной долины, ни мгновенного запустения оставленных крепостей, которые смотрят вниз на дорогу с острых скальных вершин. Призрак погибшего мира, не замеченный разъяренным Колумбом, плывет по течению, вниз по рекам, названия которым Гвадалтут и Гвадалтам, со­единяя свой голос с голосами мертвого про­шлого, оставшегося только в отзвуках здешне­го эха.

В небе высоко над головой выделывают слож­ные арабески терпеливые канюки.

Мимо Колумба проходят рядами длинные колонны евреев, но Колумбу нет дела до чужо­го горя. Кто-то пытается продать ему толед- ской работы меч — Колумб отталкивает про­давца прочь. Отказавшись от своих кораблей, Колумб знать ничего не хочет про те, другие, которые ждут евреев в Кадисе и скоро их при­мут на борт и увезут навсегда. Он измучен сво­ими несчастьями и чужого не замечает. Этот старый мир слишком стар, а новый еще не найден.

«Утрата денег и покровительства, — говорит себе Колумб, — горше утраты любви».

Он идет на пределе сил, за пределом сил и где-то на этом своем пути, уже на грани без­умия, спотыкается, падает в пыль, и там, на грани, в первый и в последний раз в жизни ему приходит видение.

Никогда он не видел подобных снов.

Он видит Изабеллу, которая бесцельно слоня­ется по Альгамбре, разглядывает огромный ал­маз, полученный от Боабдиля, последнего из рода Нашридов. Потом склоняется над большой каменной чашей, подвешенной на цепях между двух каменных львов. Чаша наполнена кровью, и на поверхности королеве — да-да, Колумб ви­дит то, что видит во дворце королева, — тоже открылось видение.

В чаше видно, что ей принадлежит всё на свете, и весь известный мир тоже принадле­жит Изабелле. И все, кто ни есть в этом мире, служат ей и угождают. И едва она понимает это, кровь — именно так снится Колумбу — сворачивается темной багровой коркой. Иза­беллу пронзает мысль: никогда, никогда, нико­гда не утолит она свою душу Известным, и ду­ша ее наполняется страхом, а Колумб, уста­лый, измученный, смотрит на это и чувствует злобную радость. Только одно Неизвестное — а быть может, и Непостижимое — утолит жаж­ду королевы.

Тут она вспоминает про Колумба — он видит, что она его вспоминает. Невидимого дурачка, который хотел найти никем не виданный мир, неизвестный, а быть может, и непостижимый — мир за Краем Земли, за краем каменной чаши, наполненной густой кровью. И Колумб, который был в этом печальном видении, наконец застав­ляет ее понять истину—понять то, что он нужен ей не меньше, чем ему она. Да! И она это поня­ла! Она должна, должна, должна дать и денег, и корабли, и все что там нужно, а он должен, дол­жен, должен плыть на край света, за край, под ее флагом, ради ее удовольствия, ради нее, вместе с ней — к тому самому бессмертию, которое свя­зывает навсегда узами, крепкими, как канаты, на которых История вздергивает к небесам сво­их избранников, и разорвать их куда труднее, чем узы любой смертной любви.

«Овладеть»

В безумном Колумбовом сне Изабелла рвет на себе волосы, кричит и зовет герольдов.

«Найти мне его», — приказывает она.

Но Колумб в Колумбовом сне не дает себя отыскать. Он набрасывает на себя пыльный лоскутный плащ, положенный по роли неви­димки, и герольды проскакивают мимо и дол­го напрасно повсюду ищут.

Изабелла воет, скулит и стонет.

«Ведьма! Ведьма! Ну как, нравится?» — рычит Колумб. Пусть этим побегом, подальше, прочь от ее двора, последним выступлением в роли неви­димки он себя погубит, зато вместе с собой он по­губит ее, не исполнив самого страстного, самого важного желания ее сердца. Так ей и надо!

Ведьма!

Разве не она погубила его мечту? Вот и пусть получает. Поступив с ним так, как она посту­пила, Изабелла встала с ним на одну доску. Ро­мантическая справедливость. Каждому по за­слугам.

Под конец Колумб, тот, что в видении, все- таки позволяет себя найти. Стучат копыта, по­сланцы неистово размахивают руками. Его окружают, умоляют, уговаривают, сулят деньги.

Однако поздно. У Колумба осталось одно лишь желание, от которого сладко рвется сердце, — погубить самые остатки Надежды.

Он отвечает герольдам, качнув головой:

Нет.

Колумб приходит в себя.

Он стоит на коленях посреди плодородной до­лины и ждет смерти. Вскоре он слышит стук при­ближающихся копыт и поднимает глаза, почти наверняка зная, что увидит Ангела Смерти, ко­торый скачет к нему, подобно монарху, выиграв­шему сражение. Увидит черные крылья и скуча­ющее лицо.

Но его окружают герольды. Предлагают еду, питье, коня. Кричат:

Отличная новость! Тебя призвала коро­лева!

Великолепная новость: тебя отпускают в плавание!

Королеве было видение, и она перепугалась.

Все ее сны — пророческие.

Герольды спешиваются. Сулят деньги, уго­варивают, умоляют:

Она с воплем выскочила из дворца и ста­ла звать тебя.

Она велит тебе плыть за край каменной чаши, за край Старого Света, через море, пол­ное крови.

Она ждет тебя в Санта-Фе.

Ты должен к ней ехать немедленно.

Он поднимается с колен — как обласканный любовник, как грум в день собственной свадь­бы. Раскрывает рот сказать: «Нет», и горький от­каз едва не срывается с губ.

Да, — говорит он герольдам. — Да. Хоро­шо. Я еду.