О.В. Кравченко

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АБСУРД: ДИНАМИКА СМЫСЛА В ДИСКУРСЕ

 

Абсурд является одним из важнейших понятий, характеризующих современное социокультурное пространство. Постмодернистские тенденции и настроения эпохи отводят абсурду центральное место в поисках ответов на смыс-ложизненные вопросы человечества, в осмыслении социальных ролей и социальной идентификации личности, реализации ее творческих потенций в литературе и искусстве.

Абсурд выступает как своеобразный культурный механизм, выработанный человечеством и сопровождающий его на протяжении почти всей истории; «...культурный механизм, сложившийся в эпоху неупраздненных дуальных оппозиций и неотменимых представлений о наличии в мире уникального, единственного, нормативного. Функция этого культурного механизма состоит в сбое логической парадигмы, который бывает то более, то менее решительным» [3, с. 421]. Тем самым в культуре он играет роль центробежной силы, противостоя формированию единого безальтернативного мировоззрения и способствуя развитию культуры в широком смысле этого слова.

Понятие лингвистического абсурда имеет многоуровневую «систему координат». Поэтому для его определения необходимо проанализировать языковые явления, как минимум, с пяти точек зрения и установить соответствующие им формальные, содержательные (семантические), ортологические (нормативные), металингвистические и функциональные характеристики лингвистического абсурда. Попытка подобного анализа была предпринята нами в одной из предшествующих работ (см.: [8]). В результате проведенного исследования считаем, что к лингвистическому абсурду следует относить ненормативные, не предполагающие особой знаковой конвенции и не соответствующие реальной дискурсивной ситуации языковые конструкции, состоящие из значимых единиц и семантически противоречащие сложившейся языковой картине мира.

Целостной теории, описывающей формальные, семантические, ортологические, металингвистические и функциональные характеристики языкового абсурда, не существует. Однако языковой материал, обладающий приведенными в дефиниции термина признаками, неоднократно входил в сферу интересов и внимания ученых-лингвистов. Зачастую обращение к языковому материалу, который можно подвести под категорию лингвистического абсурда, происходило в связи с разработкой вопросов языковой нормы и отступления от нее. Иными словами, в таких работах изучается нормативный аспект «аномальных» языковых конструкций (см.: [1; 2; 10]). Явления лингвистического абсурда рассматривались также в коммуникативно-прагматическом аспекте (см.: [12; 14; 15, с. 46–58; 18]), в психолингвистическом аспекте (см.: [4; 5]), в лингвокультуро-логическом аспекте (см.: [9; 16; 17]).

Исследования лингвистического абсурда в русле вышеперечисленных научных направлений способствовали выявлению и описанию основных характеристик рассматриваемого языкового феномена. Однако полнота и комплексность такого описания страдает ввиду малого числа работ, напрямую обращающихся к проблематике лингвистического абсурда. К исключению стоит причислить фундаментальную работу А.С. Кравеца, представившего классификацию семантических нарушений, приводящих к абсурду, изучившего особенности нарушения естественной логики речевых актов и «абсурдную» составляющую софизмов и парадоксов [7], диссертационное исследование В.Ю. Новиковой, посвященное изучению семантики и таксономических характеристик языкового абсурда [11]. В.Ю. Новикова, в частности, обосновала соотношение абсурда с видами языковых и логических норм, установила языковые уровни абсурда (удалось подтвердить существование абсурда практически на всех уровнях языка), выявила возможности прагматических реализаций абсурда, определила специфику речевой интерпретации абсурдных единиц в метаязыке перевода.

Следует отметить, что в проблематике лингвистического абсурда остается большое количество неизученных и нерешенных вопросов. Таковым, в частности, является вопрос о том, как, благодаря чему возможно появление лингвистического абсурда в семантической ткани текста. Решение этой проблемы лежит в области семантики. В процессе восприятия и понимания текста, в столкновении конструкций аномального содержания с существующими в сознании реципиента представлениями, формируемыми языковой картиной мира, создается яркий смысловой контраст. Результатом такого сравнения становится рождение лингвистического абсурда. Абсурд противостоит сложившейся языковой картине мира. Тем самым в пространстве текста возникают зоны десеман-тизации, зоны нейтрализации традиционных значений, зоны образования «другого смысла». В этой связи возникает вопрос о том, как возможен абсурд в языке, важнейшая функция которого состоит в обеспечении эффективной коммуникации людей, в максимально точной и адекватной передаче информации.

Для ответа на поставленный вопрос необходимо обратиться к одной из узловых проблем современной семантики: проблеме соотношения и взаимодействия структур значения и смысла. Различие качественных характеристик значения и смысла можно представить в виде дихотомий, важнейшими из которых, на наш взгляд, следует считать следующие: дискретность/континуальность; статичность/динамичность; кодифи-цированность/некодифицированность.

Особым взаимоотношением структур значения и смысла объясняется факт возникновения в тексте лингвистического абсурда. Абсурд является семантической категорией, соответствующей не языковому значению, а смыслу. Важнейшая роль в механизме порождения лингвистического абсурда принадлежит качественным характеристикам значения и смысла, представленным на оси координат «статичность/динамичность». Статичные языковые значения сами по себе не способны передать абсурд, они не содержат «вируса» абсурда. Лингвистический абсурд (в соответствии с тем определением, которое ему дано в настоящей статье) может возникать только в условиях конкретной реализации языковой системы – в дискурсе, в котором задействован динамический потенциал смысла. Семантическое содержание дискурса в широком смысле (включая его прагматические ориентиры) представлено во взаимодействии собственно языковых конструкций, передающих закрепленные в языке значения, и параметров дискурсивной ситуации, за которыми стоят такие константы, как знание ситуации общения, знание личности коммуникантов, знание законов протекания общения и многие другие, что в целом принято называть когнитивно-прагматическим фоном высказываний. Смысл фрагмента текста, группы высказываний или отдельного высказывания создается взаимодействием собственно языковых структур (структур языкового значения) между собой, а также языковых структур со структурами, формирующими когнитивно-прагматический фон данного фрагмента текста, группы высказываний или конкретного высказывания. Динамика смысла обусловлена разнообразием контекстов употребления тех или иных языковых конструкций, изменением когнитивно-прагматического фона высказываний. Лингвистический абсурд как смысловой феномен возникает там, где имеет место противоречие между содержанием отдельных означаемых вербализованной части дискурса; между общим содержанием вербализованной части дискурса, выраженного языковыми значениями, и содержанием когнитивно-прагматического фона. Поэтому одной из основных характеристик лингвистического абсурда следует признать его адискурсивность.

Таким образом, в основе лингвистического абсурда лежит механизм взаимодействия структур языкового значения и смысла, то есть механизм взаимодействия языка и сознания. Абсурд, имеющий смысловую природу, имманентно не содержится в языковых значениях. Как динамическая категория, он возникает в пространстве смысла в результате семантических преобразований, вызванных теми или иными особенностями функционирования языковых значений в дискурсе.

Семантические преобразования, происходящие в дискурсе, порождают лингвистический абсурд, который манифестируется как «анти-смысл», смысл особого порядка. Как показывает проанализированный нами языковой материал, динамика смысла в дискурсе принимает различные формы. Абсурдизация текста или его отдельных фрагментов осуществляется за счет семантических преобразований, приводящих к элиминации, редукции или переформулированию смысла в дискурсе. Несмотря на все содержательное богатство и разнообразие лингвистического абсурда, все его проявления могут быть сведены к трем вышеназванным преобразованиям смысла. Иными словами, лингвистический абсурд есть результат одного из трех семантических преобразований: 1) элиминации смысла; 2) редукции смысла; 3) переформулирования смысла.

1. Под элиминацией понимается такое преобразование смысла в дискурсе, при котором значимые единицы языка, их сочетания или целые фрагменты текста теряют способность передавать цельную информацию, а конгруэнтность плана содержания и плана выражения нарушается. Абсурд практически полностью вытесняет смысл за пределы таких конструкций. На «поверхности» текста смысл отсутствует, что, впрочем, не мешает читателю видеть в лингвистическом абсурде особый код повествования и декодировать скрытые, потаенные смыслы, в нем заключенные. Поэтому, говоря об элиминации, редукции или переформулировании смысла в дискурсе, мы обращаемся к изучению поверхностной семантической организации текста, а вопрос о функционировании абсурда как метаязыка оставляем за скобками.

Элиминация смысла может быть обусловлена сознательными нарушениями как формальной, так и содержательной структуры языка. Нарушение формальной структуры языка, приводящее к элиминации смысла, связано с экспериментами над означающим знака. Будучи двусторонней сущностью, языковой знак реагирует на всякое изменение своего означающего. Эксперименты с формой слова отражаются на значении последнего, что создает необходимые условия для преобразования смысла в дискурсе. В частности, элиминация смысла достигается путем расчленения или неоправданного слияния слов: …за окном в доме том…трамваи трамваи аи вечер добрый билеты би леты чего нет Леты рекиЛеты ее нету…; ...а то знаете задремал и слышу вдруг не то поет кто-то не то не та не та не то не та нетто брутто Италия итальянский человек Данте человек Бруно человек Леонардо художник архитектор энтомолог (C. Соколов. Школа для дураков).

Элиминация смысла вызывается также графическими (имеется в виду такая замена графемы, которая приводит к созданию нового слова) и орфографическими изменениями формы слова. Они свидетельствуют о содержательной пустоте лексем, о том, что в данном случае они не обладают регулярными словарными значениями: Считать слонов и заснуть, восславя беспомощность как божий мар, гор, жар… (В. Ерофеев. Приспущенный оргазм столетья); Уперлась: три, говорит, поколения ЭНТЕЛЕ-ГЕНЦЫИ в роду было, не допущу прерывать ТРОДИЦЫЮ; У меня ОНЕВЕРСТЕЦКОЕ АБРАЗАВАНИЕ; Вот и сегодня, к вечеру, в аккурат на самом рабочем месте, невесть с какой причины у Бенедикта внутрях ФЕЛО-СОФИЯ засвербила (Т. Толстая. Кысь).

Как было отмечено выше, причиной элиминации смысла в дискурсе, помимо разрушения собственно языковой материи, могут стать разнообразные эксперименты над семантической структурой языковых единиц. В основе любого из них лежит явление семантической нейтрализации. Оно заключается в таком взаимном влиянии семантики сочетающихся слов, при котором их значения не образуют целостного смысла. Значения сочетающихся лексем нейтрализуют друг друга. В таких случаях нарушается важнейшая системная характеристика смысла - его целостность, несводимость к сумме значимых компонентов. Семантическая нейтрализация проявляется на разных уровнях языка и охватывает словосочетания, предложения и сложные синтаксические целые.

К семантической нейтрализации приводят не только противоречия между компонентами лексического значения сочетающихся лексем. Семантическая несогласованность может возникнуть за пределами собственно лексических значений, в когнитивном пространстве, которое открывается за рамками языковой семантики слов. В приведенном ниже примере фигурируют словосочетания, в которых лексические значения одного из слов вступают в противоречие с когнитивным содержанием, раскрывающимся вне интенсионала лексического значения другого члена словосочетания. Так, значение лексемы лесоруб (‘рабочий, занимающийся рубкой, валкой леса’)¹ нейтрализуется при взаимодействии со значением лексемы бедуинский (‘относящийся к бедуинам’) ввиду того, что интенсионал значения этого слова (‘относящийся к кочевым арабам-скотоводам’) дополняется в процессе восприятия и осмысления лексемы в том числе информацией об особенностях расселения бедуинов в пустынных и полупустынных районах, которые практически полностью лишены древесной растительности. Абсурд рождается также при соединении прилагательного индийский (‘относящийся к Индии’) с существительным матадор (‘тореадор, наносящий шпагой смертельный укол быку’). Это связано с тем, что интенсионал лексемы матадор противоречит фоновым знаниям (национально-культурным представлениям о священности и неприкосновенности коров в индийской культуре), стоящим за словом индийский. Подобные семантические отношения возникают между членами словосочетания монтекарлский нищий, в котором интенсионал значения слова нищий противостоит знанию о богатстве людей, живущих в Монте-Карло: Сообщалось о гибели знаменитого бедуинского лесоруба, видного индийского матадора, почетного монте-карлского нищего (С. Соколов. Палисандрия).

Элиминация смысла является также результатом семантической нейтрализации на уровне предложения. Она порождается рассогласованием семантики отдельных членов предложения. Поэтому грамматически правильно построенные предложения не передают цельного смысла: В придаточных предложениях отлагаются соли (В. Ерофеев. Приспущенный оргазм столетья).

Семантическая нейтрализация может проявляться на уровне сложного синтаксического целого. В этом случае в пределах одного сложного синтаксического целого раскрываются параллельно сразу две (или более) микротемы. Между отдельными высказываниями таких сложных синтаксических целых отсутствуют анафоро-катафорические связи. Более того, на смену друг другу приходят абсолютно разные пропозиции. В приведенном ниже примере в нарушение всякой связности текста переплелись высказывания, относящиеся к двум микротемам: «описание соседей героя произведения» и «описание железной дороги, находящейся вблизи дома героя»: Я живу с мамой и папой, но иногда получается, что я живу один, а соседка моя – старая Трахтенберг, а скорее всего – Тин-берген, жила с нами на старой квартире, или будет жить на новой. Как называются остальные части моста я не знаю. Под мостом – линия железной дороги, а лучше сказать – несколько линий, несколько путей сообщения, некоторое число одинаковых, одинаковой ширины путей. По утрам ведьма Тинберген пляшет ...в прихожей, напевая песенку про Трифона Петровича, кота и экскаваторщика. Она пляшет на контейнерах красного дерева, на их верхних площадках, под потолком, а также возле. Я ни разу не видел, но я слышал. Под потолком. По ним – туда и сюда – ходит «кукушка» (маневровый паровоз. – О. К.), вся сотрясаясь на стрелках. Тра-та-та. Ритм она отбивает на марокассах. Она толкает и тащит коричневые товарные вагоны. Я ненавижу эту косматую старуху (С. Соколов. Школа для дураков).

2. Под редукцией понимается такое преобразование смысла в дискурсе, при котором смысл отдельных высказываний намеренно усекается. Конструкции с редуцированным смыслом, несмотря на распространенность предложений и заполненность всех синтаксических позиций, являются малоинформативными. Семантическая пустота таких высказываний заставляет задаваться вопросом об их коммуникативной значимости, а их функционирование в тексте рядом с полнозначны-ми высказываниями выглядит бессмысленно.

Редукция смысла в дискурсе достигается посредством высокочастотного употребления в отдельных высказываниях дейктических слов. Известно, что дейктические слова в языке монофункциональны. В отличие от имен нарицательных, обладающих полной семантической структурой и предназначенных для называния и обозначения предмета, дейктические слова осуществляют в языке исключительно идентифицирующую функцию [1, с. 4]. Гипертрофированное использование слов ролевого, пространственного или временного дейксиса опустошает смысл высказывания, приводит к его редукции: Начальник Такой-то: Те Кто Пришли интересуются судьбой некоторых контейнеров; Я достаю патефон со шкафа. Довоенный патефон, купленный тогда-то и там-то. Кем-то (С. Соколов. Школа для дураков).

К редукции смысла в дискурсе приводит также неоправданное с точки зрения информативности сообщения использование семантического повтора. В приведенных ниже примерах лингвистического абсурда смысл высказываний редуцируется за счет употребления близких по значению конструкций, дублирующих друг друга. Линейное развертывание означающих не влечет за собой приращение смысла, и высказывания представляются семантически опустошенными: Однажды вечером, вечером одного из дней: мама, сегодня к нам в класс угрюмо пришел Перилло (С. Соколов. Школа для дураков).

3. Под переформулированием понимается такое преобразование смысла в дискурсе, в результате которого вырабатываются кванты смысла, противоречащие существующей языковой картине мира. Такого рода преобразование приводит не к уничтожению или редукции смысла, а к созданию «другого» смысла, который ввиду его несоответствия традиционным знаниям и представлениям, накопленным в языке, воспринимается как абсурд.

Рассмотрим примеры лингвистического абсурда, заключающегося в переформулировании представлений о времени, являющихся частью языковой картины мира. С этой целью обратимся к анализу текста романа русского писателя-абсурдиста Саши Соколова «Школа для дураков».

Известный швейцарский исследователь абсурда в философии и литературе Ж.-Ф. Жаккар полагает, что большинство вопросов, которые связаны с абсурдом, сводятся к проблеме времени (см.: [6]). В тексте романа абсурдизация действительности осуществляется через дискредитацию понятия времени. Языковые средства произведения направлены на разрушение концептуального содержания ментальной категории времени. В тексте романа даже эксплицитно выражена идея невозможности дать определение слову «время»: Не спрашивайте также, на какой год, месяц или век жизни составил я свой календарь, ибо я не знаю, что означают упомянутые слова, и вы сам, произнося их, тоже не знаете этого, как не знаете и такого определения времени, в истинности которого я бы не усомнился. Смиритесь! ни вы, ни я и никто из наших приятелей не может объяснить, что мы разумеем, рассуждая о времени… (C. Соколов. Школа для дураков).

Переформулирование смысла, открывающее двери лингвистическому абсурду, протекает посредством отрицания таких содержательных характеристик времени, выраженных в традиционной языковой картине мира, как объективность (реальность существования), дискретность (делимость на определенные отрезки: день, час, минута и т. д.), перспективность и реверсивность (наличие временных планов прошлого, настоящего и будущего). Язык романа заставляет по-новому осмыслить время. Оно представляется абсолютно субъективным, недискретным, лишенным перспективы развертывания, то есть значений прошлого, настоящего и будущего.

Такой образ времени создается, во-первых, за счет одновременного использования в высказываниях разных временных форм глаголов, что нарушает один из основных законов парадигматики - невозможность одновременного употребления членов парадигмы в речевой цепи - и приводит к полному смешению временных планов: Была (есть, будет) очень хорошая погода, а река - тихая и широкая, а на берегу, на одном из берегов, куковала кукушка (кукует, будет куковать), и она, когда я бросил (брошу) весла, чтобы отдохнуть, напела (напоет) мне много лет жизни. Но это было (есть, будет) глупо с ее стороны, потому что я был совершенно уверен (уверен, буду уверен), что умру очень скоро, если уже не умер; Нет, она никогда не делала мне ничего дурного, и я говорил (говорю, буду говорить) с ней лишь о патефоне…(C. Соколов. Школа для дураков).

Образ времени складывается также в результате несогласованного употребления временных форм глаголов и относящихся к ним временных дейктиков. Значение дейкти-ка противоречит категориальному значению, выраженному временной формой глагола: …и я буду чист, подобно капле росы, родившейся на берегах нашей восхитительной Леты ранним утром – родившейся и летящей, чтобы оросить чело меловой девочки Веты, которая спит в саду столько-то лет вперед (C. Соколов. Школа для дураков).

Разрушение традиционных представлений о времени, зафиксированных в языковой картине мира, переосмысление семантического пространства категории времени достигается также путем временной локализации событий, нарушающих их естественный ход: …За это время наставник Савл успел и пожить и умереть. Ты имеешь в виду, что он сначала жил, а затем умер? Не знаю, во всяком случае он умер как раз посреди этих долгих растянутых лет, и лишь в конце их мы повстречались с учителем на деревянном перроне нашей станции...(C. Соколов. Школа для дураков).

Подводя итог сказанному, отметим, что лингвистический абсурд представляет собой дискурсивную категорию. Его функционирование становится возможно только в дискурсе, в котором значения языковых единиц наполняются коммуникативным (в широком смысле этого слова) смыслом. Лингвистический абсурд рождается в процессе семантических преобразований, состоящих в элиминации, редукции и переформулировании смысла.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Здесь и далее определения взяты из: [13].

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Арутюнова, Н. Д. Язык и мир человека / Н. Д. Арутюнова. – 2-е изд., испр. – М. : Языки русской культуры, 1999. – 896 с.

2. Булыгина, Т. В. Аномалии в тексте: Проблемы интерпретации / Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев // Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. – М. : Наука, 1990. – С. 94–106.

3. Виролайнен, М. Гибель абсурда / М. Виро-лайнен // Абсурд и вокруг : сб. ст. / отв. ред. О. Буренина. – М. : Языки славянской культуры, 2004.

4. Гамалей Н.С. Психолингвистическое исследование категории «осмысленное – бессмысленное» как константы концептуальной системы индивида : автореф. дис. ... канд. филол. наук / Н.С. Гамалей. –Барнаул, 2001. –17 с.

5. Гвоздева, О. Л. Нестандартные художественные тексты, их особенности и возможности исследования / О. Л. Гвоздева // Языковое сознание: содержа-

ние и функционирование. XIII Междунар. симп. по психолингвистике и теории коммуникации : тез. докл. -М., 2000. - С. 58-59.

6. Жаккар, Ж.-Ф. «Cisfinitum» и Смерть: «Каталепсия времени» как источник абсурда / Ж.-Ф. Жак-кар // Абсурд и вокруг : сб. ст. / отв. ред. О. Буренина. - М. : Языки славянской культуры, 2004. - С. 75-91.

7. Кравец, А. С. Абсурд как нарушение смысла / А. С. Кравец // Вестн. ВГУ Сер. «Гуманитарные науки». - 2004. - № 2. - С. 133-178.

8. Кравченко, О. В. К вопросу об определении понятия «лингвистический абсурд» / О. В. Кравченко // Языковая система и речевая деятельность: лингвокультурологический и прагматический аспекты : материалы Междунар. науч. конф. - Вып. I. -Ростов н/Д : Логос, 2007. - С. 87-89.

9. Лукьянова, Н. Н. Лингвистическая интерпретация текста как способ моделирования фрагмента языковой картины мира (на материале произведений Д. Хармса «Месть», «Искушение») : ав-тореф. дис. ... канд. филол. наук / Н. Н. Лукьянова. -Барнаул, 2000. - 18 с.

10. Новикова, В. Ю. Понятие нормы. Абсурд как языковая аномалия и логическое противоречие / В. Ю. Новикова. - Краснодар : КубГУ, 2001. -15 с. - Деп. в ИНИОН РАН 11.07.2001, № 56615.

11. Новикова, В. Ю. Языковой абсурд, его семантика и таксономические характеристики : авто-реф. дис. ... канд. филол. наук / В. Ю. Новикова. -Краснодар, 2001. - 17 с.

12. Падучева, Е. Тема языковой коммуникации в сказках Льюиса Кэрролла / Е. Падучева // Семиотика и информатика. - Вып. 18. - М. : ВИНИТИ, 1982. - С. 76-119.

13. Словарь современного русского литературного языка. - Т. 1. - М. ; Л., 1950.

14. Смолина, А. Н. Паралогические высказывания в аспекте воздействия на реципиента / А. Н. Смолина // Речевое общение : специализир. вестн. / Крас-нояр. гос. ун-т. - Вып. 3 (11). - Красноярск, 2000. -С. 123-127.

15. Сучкова, Г.М. Прагматика межличностного взаимодействия / Г.М. Сучкова. -СПб. : Филол. фак. СПбГУ, 2005.

16. Успенский, Ф. Грамматика «абсурда» и «абсурд» грамматики / Ф. Успенский, Е. Бабаева // Wiener slawistischer Almanach, 29. - 1992. - S. 127-158.

17. Фатеева, Н Абсурд и грамматика художественного текста (на материале произведений Н. Искренко, В. Нарбиковой, Т. Толстой) / Н. Фатеева // Абсурд и вокруг : сб. ст. / отв. ред. О. Буренина. - М. : Языки славянской культуры, 2004. - С. 273-286.

18. Шанина, Н. Н. Прагматическая интерпретация аномального текста (на примере одного стихотворения Д. Хармса) / Н. Н. Шанина // Текст, структура и функционирование. - Барнаул, 1994. - С. 114-120.

Вестник ВолГУ. Серия 2. 2008. № 1 (7)