М. Эпштейн
     ИНТЕРЕСНОЕ
     Среди оценочных эпитетов, применяемых в наше время к произведениям литературы и искусства, науки и философии, "интересный" - едва ли не самый частотный и устойчивый. Если в прежние эпохи ценились такие качества произведения, как истинность и красота, полезность и поучительность, общественная значимость и прогрессивность, то в 20-ом веке, и особенно к его концу, именно оценка произведения как "интересного" служит почти ритуальным вступлением ко всем его дальнейшим оценкам, в том числе критическим. Если произведение не представляет интереса, то и разбор его лишен мотивации. Еще до того как мы пускаемся в конкретный разбор произведения с какой-то специальной точки зрения, мы говорим, что это произведение представляет некоторый интерес - и тем самым побуждает нас к анализу. Более того, понятие "интересного" обычно не только служит введением в дискуссию о предмете, но часто выступает и как заключение и увенчание дискуссии. "Несмотря на вышеотмеченные недостатки, эта статья интересна тем, что..." "Вышеотмеченные достоинства данного произведения позволяют объяснить тот интерес, который оно вызвало у читателей". "Интересность" - это исходное, интуитивно постигаемое качество произведения и одновременно конечный синтез всех его рациональных определений.
     В ряде случаев, разумеется, произведение рассматривается как лишенное внутреннего интереса - и именно поэтому представляющее некоторый "внешний" интерес для характеристики читательских вкусов, книжного рынка, издательской политики, и т.д. Например, бездарная книга стихов или безграмотное учебное пособие могут представлять интерес как симптом каких-то общественных процессов и тенденций. Таким образом, необходимо провести разграничение между собственно интересным произведением - и произведением как элементом какой-то интересной ситуации. В последнем случаечасто используется выражение "представляет интерес как..." Произведение, само по себе мало интересное, может представлять интерес как "выражение упадка читательских вкусов", как "свидетельство кризиса писательского дарования" и т.п. Важно, однако, отметить, что интересная ситуация, вызванная или обнаруженная появлением неинтересного произведения, сама несет в себе то же качество интересности, какая может быть присуща и произведению. Бывают интересные люди и книги - и бывают интересные ситуации, элементом которых бывают неинтересные люди и книги.
     При этом параметры интересности задаются сходно для книги, для ситуации, для личности. Неинтересная книга, которая вышла в престижном издательстве или пользуется массовым успехом, создает парадокс, которым и определяется интерес данной ситуации. Как и в случае с интересной теорией или интересным романом, перед нами вероятностная пирамида, на вершине которой находится крайне маловероятное событие, а в основании - достоверный факт, что такое событие произошло вопреки своей невероятности.
     Категорию интересного оспаривают на том основании, что она является субъективной. "Одних интересует одно, других - другое. Интересное всегда интересно-для-кого-то". Но то же самое можно сказать и о "прекрасном", и о "добром", однако мало кто оспаривает необходимость эстетики и этики как наук о прекрасном и добром. Конечно, одно интересно для меня, другое - для другого, но то, что интересует меня в одном, а другого в другом, интересует нас в каком-то общем смысле, который и подлежит выявлению. Вопрос не в том, что интересно для разных людей, а что такое само интересное, что значит "интересовать" и "быть интересным". Если одного интересует хоккей, а другого футбол, одного философия, а другого литература, одного Гегель, а другого Ницше, товсе они находят для себя что-то интересное в разных явлениях: и вот само-то явление интересного (а не по-разному интересные явления) интересует нас. В данном случае мы совершаем простейшую феноменологическую редукцию, вынося за скобки субъектные и объектные факторы, кого и почему интересует то, а не другое, и сосредотачиваясь на самом феномене интересного, который один и тот же для всех, кто бы чем ни интересовался.
     Игра между двумя полюсами одной модальности, возможным и невозможным, переход наименее возможного в наиболее возможное - вот что составляет феномен интересного. Так, интересность научной работы или теории обратно пропорциональна вероятности ее тезиса и прямо пропорциональна достоверности аргумента. Самая интересная теория - та, что наиболее последовательно и неопровержимо доказывает то, что наименее вероятно. Например, вероятность того, что человек воскреснет после смерти, исключительно мала, и теория, которая убедительно доказала бы возможность воскресения, была бы в высшей степени интересна. Вероятность, что старец Федор Кузмич - это император Александр 1, достаточно мала, и веские исторические доказательства в пользу этого тезиса были бы исключительно интересны.
     По мере того, как вероятность тезиса растет, а достоверность аргумента падает, теория становится менее интересной. Наименее интересны теории: (1) либо доказывающие самоочевидный тезис, (2) либо приводящие шаткие доказательства неочевидного тезиса, (3) либо, что хуже всего, неосновательные в доказательстве очевидных вещей. Таким образом, интересность теории зависит не только от ее достоверности, но и от малой вероятности того, что она объясняет и доказывает.
     Интересность - это соотношение, образуемое дробью, в числителе которой стоит достоверность доказательства, а в знаменателе - вероятность доказуемого. Интересность растет по мере увеличения числителя и уменьшения знаменателя. Чем менее вероятен тезис и чем более достоверен аргумент, тем интереснее научная идея.
     Этот же двоякий критерий интересности можно распространить и на литературное произведение. Интересен такой ход событий, который воспринимается, с одной стороны, как неизбежный, с другой - как непредсказуемый. Как и в научной теории, логика и последовательность художественного действия сочетается с его неожиданностью и парадоксальностью. Вот почему известное изречение Вольтера: "все жанры хороши, кроме скучного", применимы и к научным жанрам и методам. Скучность метода - это не только его неспособность увлечь исследователя и читателя, но и признак его научной слабости, малосодержательности, когда выводы исследования просто повторяют его посылки и не содержат ничего неожиданного, удивляющего.
     Понятие "интерес" происходит от латинского Жинтер-ессеЖ, т.е. буквально означает "быть между, в промежутке". И в самом деле, интересно то, что находится в промежутке двух крайностей - между порядком и свободой, между достоверностью и невероятностью, между логикой и парадоксом, между системой и случаем. Стоит чему-то одному взять верх, оттеснить другое - и интерес тотчас же пропадает, заменяясьсухим уважением или вялым безразличием. Нас интересует не просто странность или безумие, но такое безумие, в котором есть своя система - и такая идея, в которой, при рациональном зерне, есть что-то безумное, выходящее за границы здравого смысла. Перефразируя Нильса Бора, можно бы сказать: " Эта идея недостаточно безумна, чтобы быть интересной".
     "Интересное" как категория сравнительно недавно вызвала интерес философии, причем часто в полемических целях заостряется ее нетрадиционность. Постмодерные философы Жиль Делез и Феликс Гваттари резко противопоставляют "интересное" знанию и истине как устаревшим эпистемам. "Философия состоит не в том, чтобы знать, и она не вдохновляется истиной. Скорее, ее успех или провал определяются такими категориями, как Интересное, Замечательное и Важное. /.../ О многих философских книгах мы не скажем, что они ложные - это все равно что ничего не сказать - но что им не хватает важности или интереса, именно потому, что они не создают никакого стЪящего понятия или образа мысли... Только школьные учителя пишут "неверно" на полях тетрадей, но читателям приходится сомневаться в том, насколько важно и интересно, то есть ново то, что им предлагается для чтения. /.../ ... Концепция должна быть интересной, даже если она омерзительна. КогдаНицше создал концепцию "дурной совести", он мог обнаружить в ней все самое отвратительное, что только есть на свете, и однако он воскликнул: "Вот где человек начинает быть интересным...""1 "...Мысль как таковая производит нечто интересное, когда она втягивается в бесконечное движение, освобождающее ее от истины как предполагаемой парадигмы и отвоевывает себе имманентную мощь творения".2
     Итак, интересное, согласно Делезу и Гваттари, это альтернатива познанию истины и поиску согласия. Интересно то, что отталкивает и отвращает; интересно то, что не соответствует действительности; интересно все, что нарушает положительную конвенцию знания и согласия, противостоит как свидетельствам фактов, так и вкусам зрителей. Такая концепция интересного, которая связывает его только с "мощью творения", на мой взгляд, чересчур романтична - и так же однобока, как рационалистическая концепция истинного, приятного и убедительного. Интересное образуется именно в раздвоении и совмещении двух критериев, а не исключении одного другим. Романтическое интересно, поскольку оно обнаруживает свою рациональную сторону, и наоборот. Эдгар По - один из самых интересных писателей именно потому, что у него тайна поддается рационалистической расшифровке, но и сама расшифровка не утрачивает, а пожалуй, усиливает чувство какой-то еще более объемлющей, непроницаемой тайны. Мысль, которая заведомо противится фактам и презирает их, столь же скучна, как и мысль, которая плоско опирается на факты. Интересное - то, что ловит тебя в ловушку, заманивает, захлопывает и позволяет "быть между": между двух взаимоисключающих и равнонеобходимых качеств предмета. Интересно быть между тезисом и антитезисом, когда и синтез между ними невозможен, и конфликт исчерпан, и победа того или другого исключена... Интересность- это зависание между, в точке наибольшей интеллектуальной опасности, наименьшей предсказуемости: между системой и безумием, между истиной и ересью, между тривиальностью и абсурдом, между фактом и фантазией.
     Таким образом, истинность, правильность и верность теории (а это, кстати, три различных свойства) суть необходимые, но недостаточные условия ее интересности. Теория истинна, когда она соответствует внешним фактам; правильна, когда она внутренне непротиворечива; верна, когда она подтверждается проверками и экспериментами... Но интересна она только в том случае, если предметом обоснования и доказательства в ней является маловероятное, малоочевидное.3 Чем менее вероятен тезис в начале и чем более он достоверен в итоге, тем более захватывающим является путь теории, тем больше в нее вложено интеллектуального напряжения. Интересное исследование - это приключение мысли, которая то и дело теряет точку опоры, сбивается с прямого пути, попадает в неловкие положения, переступает границы мыслимого. Если постструктурализм, в лице Фуко, Делеза и Гваттари и других теоретиков, считает истину устаревшей эпистемой и отказывает ей в каком-либо концептуальном статусе, то следующая эпоха мышления восстанавливает интерес к истине, но уже в составе более широкой категории интересного. Истина заново приобретает интерес именно как неожиданная и невероятная истина, не только отражение того, что есть, но и предвосхищение того, чего быть (почти) не может.
     Достоинство любого писателя, в том числе теоретика - быть интересным, но это не значит - интересничать, то есть нарочно привлекать к себе интерес. Как правило, интересничанье быстро распознается и убивает интерес к себе, притупляет внимание и любопытство. Интересничанье - это интеллектуальное кокетство, т.е. спазма, "судорога" интересности, скоротечное израсходование ее ресурса, взрыв неожиданного, когда еще не успело оформиться само ожидание. Интересность создается на коротких отрезках текста, а текст в целом оказывается вялым и лишенным интриги. Часто приходится жертвовать интересом отдельного пассажа, чтобы создать некую инерцию ожидания и подтолнуть интерес к последующему неожиданному развитию (мысли, действия). Интерес книги может выявиться лишь в объеме ее целого, от первого до последнего слова, и может падать и подниматься на ее протяжении , достигая высшего напряжения в конце.
     Как ни странно, наиболее интересны те произведения, которые написаны не ради чистого интереса, а ради познания мира и человека, ради воплощения какой-то идеи, ради эмоционального самовыражения, ради создания оригинальных образов, ради изучения каких-то фактов. В этом "диалектическая" особенность интереса, который тем вернее достигает своей цели, чем больше уклоняется от нее. В природу интересного входит его независимость от того или тех, кого оно может заинтересовать. Казалось бы, в само понятие "интереса" входит отнесенность к потребителю, перципиенту - быть интересным для кого-то. Но то, что по-настоящему интересует нас, интересно лишь постольку, поскольку не пытается нас заинтересовать - оно увлекает нас за собой, а не тащится покорно за нами. Заискивать перед публикой, доискиваться ее внимания - лучший способ ее проиграть, утратить ее интерес. Интересный человек, интересная книга наполнены собой и своим - но не до края, они могут еще забрать "на свой борт" и читателя и увести за собой.
     Есть такие талантливые люди, с которыми неинтересно, потому что они переполнены собой и не оставляют места ни для кого, кроме себя. Их интересность приближается к нулю, как и интересность совсем пустых людей, у которых ничего нет, которым некуда вести слушателя или читателя. С трагедией бедного человека, которому "некуда идти" (Мармеладов у Достоевского), может быть сопоставлена трагедия скучного человека, которому "некуда вести за собой". Есть люди как фонтан - из себя извергающие себя же, и люди как вата, из которых не выдавишь ни капли, и люди как губка - впитывающие и изливающие. Последние - самые интересные. Не фонтан и не вата, но губка - эмблема интересного.
     Интересное не только вовлекает нас в свое междубытие, но и само находит в нас место "между". Между мною и мною. Между моей данностью и моей возможностью. Потому-то интересное и интересно для нас, что оно опосредует нас с самими собой, занимает позицию междубытия в наших отношениях с собой. Интересное - это то, чего нам не хватает, чтобы быть самими собой, или точнее, стать теми, кто мы есть. В человеке почти всегда есть расхождение между актуальным и потенциальным, между тем, что он есть, и тем, чем он может быть. Интересы человека и сходятся к той точке, где он может восполнить и превзойти себя. Притом потенциальное совсем не обязательно должно переходить в актуальное - важно сохранять и расширять эту зону потенциального, поскольку в известном смысле человек и есть то, чем он может быть, он реален в качестве нереализованной потенции, и сама реализация определенных возможностей нужна ему для того, чтобы расширить далее сам круг своих возможностей. Человека интересует то, что в чем он узнает возможность для себя быть иным, оставаясь собой. Интересуясь футболом или атлетикой, человек отождествляет себя с самыми сильными, быстрыми и испытывает возможность самому быть иным - сильнее и быстрее себя самого. Интерес имеет самое глубокое участие в экзистенциальном самоопределении человека, в его стремлении "быть целым миром", вмещать в себя все бытие, по образу и подобию самого Творца.
     Оттого и столь различны интересы людей, что сами люди различны, и интересов по сути столько же, сколько индивидов. Точнее, интересов и больше, и меньше, чем индивидов, поскольку (1) один индивид имеет много интересов, и (2) многие люди разделяют одни и те же интересы. На одного индивида приходится много интересов, но и на один интерес приходится много индивидов. В этом отношении интересы сходны с универсалиями и могут быть охарактеризованы как"универсалии-для-индивидов", в отличие от просто универсалий, или "универсалий-в-индивидах". Универсалия в обычном смысле этого слова объективно присуща индивиду (как человеку, так и вещи), и не зависит от его сознания и желания. Например, такие универсалии, как "нация", "раса", "рост", "вес", "темперамент", "мышление", "язык" (т.е. способность мыслить и говорить) не могут считаться интересами. Но "чтение", "наука", "искусство", "политика", "футбол", "филателия", могут считаться универсалиями-для-индивидов, и следовательно, интересами. Интересы - это динамическое качества, которые, в отличие от универсалий, не охватывают наличное бытие индивидов, но образуют область потенциального.
     Показательно, что "интересность" может выступать как синоним беременности. "Женщина в интересном положении". Интересно то, что она одна - но их уже двое: в ней угадывается другая жизнь, погруженность в себя и возможность выхода из себя, ее несводимость к пребыванию среди нас. Интерес - это форма потенциальности, своеобразная "беременность", когда человек вынашивает в себе другого, когда его "я" раздваивается, чтобы обнаружить иное в самом себе.
     Итак, было бы непозволительной роскошью, точнее, бедностью вседозволенности утверждать, что в области методологии все возможно. Необходимо ввести ограничительный фактор, который позволял бы соотносить возможное с другой модальной категорией - необходимого. Именно напряжение между этими двумя модальностями и придает исследованию существенный интерес, держит в напряжении ум читателя. Интересность - это то свойство, которое скрепляет миры действительного и возможного, "очевидное" и "невероятное", не позволяя им оторваться друг от друга. Как только один момент начинает резко преобладать над другим, например, старательно доказывается легко доказуемое (очевидное) или провозглашается и не доказывается трудно доказуемое (невероятное), интерес утрачивается, переходя в скуку согласия или досаду несогласия.
     1 Гиллес Делеузе " ФЪлих Гуаттари. Шчат Ис Пчилосопчы? Трансл. бы Чугч Томлинсон анд Грачам Бурцчелл. Неш ЫоркЬ Цолумбиа Университы Пресс, 1994, пп. 82-83. юЖПчилосопчы доес нот цонсист ин кношинг анд ис нот инспиред бы трутч. Ратчер, ит ис цатегориес лике Интерестинг, Ремаркабле, ор Импортант тчат детермине суццесс ор фаилуре. 82. ...а цонцепт муст бе интерестинг, евен иф ит ис репулсиве.Ж 83щ
     2 Ж... тчоугчт ас суцч продуцес сометчинг интерестинг шчен ит аццедес то тче инфините мовемент тчат фреес ит фром трутч ас суппосед парадигм анд рецоняуерс ан имманент пошер оф цреатион.Ж Гиллес Делеузе " ФЪлих Гуаттари. Шчат Ис Пчилосопчы? Трансл. бы Чугч Томлинсон анд Грачам Бурцчелл. Неш ЫоркЬ Цолумбиа Университы Пресс, 1994, п. 140.
     3Исследование, даже тривиальное по своим результатам, может быть интересным, если оно развертывается в маловероятной или неожиданной области, если нетривиально выбран сам предмет исследования. Есть много факторов "невероятности", включенных в игру мышления, начиная с выбора темы и определения терминов и кончая обоснованием главного тезиса.
     Copyright © Mikhail Epshtein 1997