Глава вторая
КУРАНТЫ ЛЮБВИ
- Станция Фэйрфилд! Пересадка на Эльфстон!
Боже, какой нежной оказалась моя бедная память при звуках этих — самых заурядных — слов! Она вызвала во мне бурный всплеск счастливых воспоминаний, заполнивших без остатка весь мой мозг! Я вышел из вагона, испытывая приятное возбуждение, причину которого и сам поначалу не мог понять. В самом деле, я отправился в поездку в тот же день и час, что и полгода назад; с тех пор в жизни случилось множество событий, а стариковская память — это всего лишь ветхое вместилище самых последних происшествий. Я тщетно пытался восстановить в памяти “недостающее звено”. Неожиданно для себя я заметил скамейку — одну-единственную на всю эту негостеприимную платформу. На скамейке сидела леди, и в моей памяти вновь живо представилась давняя сцена.
— Да-да, — подумал я. — Эта пустынная платформа полна для меня самыми добрыми воспоминаниями о дивной подруге! Она тоже сидела на этой самой скамье и любезно предложила мне присесть, проци-
317
Сильвия и Бруно. Часть вторая
П. Куранты любви
тировав что-то такое из Шекспира — увы, забыл, что именно. Я попытался воплотить в жизнь идею Графа о драматическом взгляде на Жизнь, и подумал, что эта фигурка вполне могла бы быть леди Мюриэл... Впрочем, мне ужасно не хотелось так скоро обмануться в своих ожиданиях!..
Тем не менее я быстрым шагом зашагал по платформе, чтобы убедиться “своими собственными глазами” (как говорят дети), а вдруг эта случайная пассажирка на платформе и есть незабвенная леди Мюриэл! Леди сидела отвернувшись в противоположную сторону, что еще более интриговало меня; но когда я огляделся вокруг, чтобы продлить приятную иллюзию, леди внезапно повернулась ко мне, и я тотчас узнал ее. Это и в самом деле была леди Мюриэл!
В моей памяти живо представилась та самая давняя сцена; рядом, словно воскрешая и продолжая минувшее, сидел тот же старик, которого — о, я хорошо это запомнил! — так грубо прогнали с платформы, чтобы освободить место для титулованного пассажира. Всё то же самое, за исключением одной детали: старик на этот раз не плелся по платформе, а сидел рядом с леди Мюриэл и о чем-то с ней разговаривал! “Да-да, уберите ее в свой кошелек, — говорила леди, — и не забудьте истратить ее за здоровье Минни! А когда будете ей что-нибудь покупать, выберите что-нибудь нужное и полезное! И еще передайте ей, что я ее помню и люблю!” — Говоря это, она была настолько увлечена, что хотя звук моих шагов и заставил ее поднять голову и обернуться, она узнала меня не сразу.
Подойдя, я приподнял шляпу, и на ее очаровательном лице тотчас заиграла знакомая радостная улыбка, которая до такой степени напомнила мне личико Сильвии, когда я в последний раз видел ее в Кенсингтон Гарден, что я не смог скрыть удивления.
О, леди и не подумала намекнуть старику, что он здесь лишний. Напротив, она тотчас встала и пошла рядом со мной по платформе. Разговор наш, продолжавшийся минуты две-три, был совершенно банальным и, что называется, ни о чем, напомнив мне разговор двух незнакомых друг с другом гостей в какой-нибудь светской гостиной в Лондоне. Мы оба умело сдерживали себя, не касаясь тем, действительно интересовавших и сблизивших нас когда-то.
Пока мы беседовали, к платформе подошел Эльфстонский поезд; станционный смотритель закричал “Пожалуйте сюда, Госпожа! Пора!”, и мы с леди поспешили к дальнему концу поезда, где красовался один-единственный вагон первого класса. Проходя мимо опустевшей скамьи, леди Мюриэл заметила, что на ее сиденье лежал тот самый кошелек, в который старик так бережно положил подарок леди. Сам владелец кошелька, не подозревая о своей потере, осторожно, с помощью других пассажиров, поднимался в поезд. Леди мигом схватила кошелек.
— Бедный старик! — воскликнула она. — Нет, нельзя допустить, чтобы он вот так уехал и потом всю жизнь жалел об этой потере!
— Давайте лучше я сбегаю! Я бегаю быстрее! — крикнул я. Но леди уже была на полпути к вагону; она летела (слово “бежала” слишком медленно для этого движения, напоминающего полет фей) по платформе, оставив меня далеко позади.
Не успел я отдышаться после отчаянного рывка, как она уже вернулась обратно. Когда же мы вошли
318
3i9
Сильвия и Бруно. Часть вторая
в свой вагон и уселись, леди с улыбкой спросила: — Вы и в самом деле считаете, что бегаете быстрее меня?
— Нет, разумеется, нет! — отвечал я. — Я признаю себя виновным и покорно повергаюсь к стопам Двора, умоляя о прощении!
— Двор вас прощает — на этот раз! — При этих словах в ее голосе вместо шутливой игривости послышалась искренняя печаль.
— Да, вид у вас далеко не блестящий! — заметила она. — Право, когда вы уезжали от нас, вы казались куда бодрее. Думаю, Лондон — не самое подходящее место для вас.
— Видимо, всему виной лондонский воздух, — заметил я, — а может, слишком упорный труд или моя одинокая жизнь; как бы там ни было, в последнее время я и впрямь чувствую себя неважно. Но Эльфстон, надеюсь, скоро поставит меня на ноги. Артур — он как-никак мой врач, вы же знаете — предписывал мне “побольше озона, свежее молоко и приятное общество”
— Приятное общество? — переспросила леди Мюриэл, словно отказываясь верить собственным ушам. — Ну, не знаю, сможем ли мы подыскать вам такое общество в нашем бедном городишке! У нас ведь так мало соседей. А что касается молока — можете на нас положиться. Его поставляет нам моя старая приятельница миссис Хантер; ее домик — там, на склоне холма. О качестве молока можете не беспокоиться. Малышка Бесси, дочка миссис Хантер, каждый день бегает в школу как раз мимо окон вашей комнаты. Она и будет вашей молочницей.
— Буду рад последовать вашим советам, — отвечал я, — и завтра же распоряжусь на сей счет. А что ка-
320
//. Куранты любви
сается прогулок — Артур, насколько я знаю, большой любитель бродить пешком.
— Да, прогулка самая приятная — что-нибудь около трех миль.
— А теперь позвольте мне ответить вам любезностью на любезность. Мне кажется, вы тоже выглядите не блестяще.
— Увы, это правда, — отвечала она упавшим голосом. По ее лицу пробежала тень печали. — В последнее время мне пришлось пережить немало неприятностей. Об этом я как раз и собиралась посоветоваться с вами, но так и не решилась написать вам. Так что я очень рада такой удачной возможности!
— Как вы думаете, — заговорила она после небольшой паузы, делая над собой усилие, что было совершенно непривычным для нее, — является ли обещание, данное наедине, обязательным раз и навсегда — разумеется, за исключением тех случаев, когда его исполнение влечет за собой явный грех?
— В данном случае трудно говорить о каких-то исключениях, — отвечал я. — На мой взгляд, эта область юриспруденции была и остается исключительно вопросом правды и неправды...
— Но имеет ли это принципиальное значение? — нетерпеливо прервала меня она. — Когда я размышляю об учении Библии, мне всегда приходят на память изречения типа “не лжесвидетельствуй”.
— Я тоже думал об этом, — отвечал я; — и на мой взгляд, сущность лжи состоит в том, чтобы обмануть кого-то. Если же вы даете обещание, намереваясь исполнить его, вы поступаете по чести. И если вы впоследствии всё же вынуждены нарушить свое обещание, то
Сильвия и Бруно. Часть вторая
это не связано с сознательным обманом. Я лично не считаю это намеренной ложью.
Опять наступила долгая пауза. Лицо леди Мюриэл было странно непроницаемым: на нем мелькнула тень радости и сомнения. Мне ужасно не терпелось узнать, связан ли этот вопрос (как я начал подозревать) с разрывом отношений с капитаном (точнее — уже майором) Линдоном или нет.
— Вы избавили меня от тяжкого бремени опасений, — проговорила она; — но в любом случае это нехорошо. Не могли бы вы припомнить какое-нибудь место, осуждающее за это?
— О, подойдет любое, где говорится о том, что долги надо платить. Если А обещал что-то В, В вправе иметь претензии к А. И если А нарушит свое обещание, его грех гораздо ближе к воровству, чем к лжи.
— О, это для меня совершенно новый взгляд, — проговорила леди; — и он мне кажется весьма убедительным. Впрочем, мне не хочется вдаваться в излишние подробности с такими старыми друзьями, как вы! Ведь мы с вами старые друзья, не так ли? Знаете, мне кажется, наши отношения начались с того, что мы сразу стали старыми друзьями! — проговорила она шутливым тоном, чтобы скрыть слезы, блестевшие в ее глазах.
— Благодарю вас за добрые слова, — отвечал я. — Мне очень приятно считать вас своим старым другом (“хотя вы выглядите совсем молодо!” — непременно добавил бы я, беседуя с любой другой дамой; но мы с леди Мюриэл чувствовали, что для нас время комплиментов и тому подобных банальностей давно прошло).
Поезд остановился на какой-то станции, и в вагон вошло трое пассажиров. Поэтому до самого конца поездки мы не проронили больше ни слова.
322
//. Куранты любви
По приезде в Эльфстон леди охотно приняла мое предложение прогуляться пешком, и мы, отправив багаж: ее — со слугой, встречавшим леди на станции, а мой — с одним из носильщиков, зашагали по знакомым улочкам, воскрешавшим в моей памяти столько приятных воспоминаний. Леди Мюриэл предложила вернуться к нашему разговору — к тому самому моменту, когда нам пришлось прервать его.
— Вам, конечно, известно о моей помолвке с кузеном Эриком. А вы слышали...?
— Да-да, — прервал я ее, чтобы избавить от страданий, которые мог причинить ей рассказ о печальных подробностях этого дела. — Я слышал, что с этим всё кончено.
— Мне хотелось бы рассказать, как было дело, — заметила леди, — поскольку это и есть та самая тема, о которой я хотела бы с вами посоветоваться. Я давно заметила, что мы расходимся с ним во взглядах на религиозную жизнь. Его христианские идеалы слишком туманны, да и само бытие Божие он относит куда-то к области грез и фантазий. Но на его жизни это никак не сказывалось! Я убедилась, что даже полный атеист, вслепую блуждающий по свету, может вести самую чистую и благородную жизнь. А если вспомнить, что добрые дела... — тут она резко умолкла и порывисто отвернулась.
— Абсолютно с вами согласен, — проговорил я. — Разве мы не помним обетование Спасителя о том, что такая жизнь непременно приведет к свету?
— Да-да, я помню об этом, — упавшим голосом отвечала леди, по-прежнему отвернувшись от меня. — Я говорила ему об этом. А он отвечал, что готов
Сильвия и Бруно. Часть вторая
уверовать ради меня. Да, ради меня он пытался смотреть на вещи моими глазами. Но всё это ложь! — взволнованно продолжала она. — Бог не принимает подобных побуждений! И всё же причиной разрыва была не я. Я знала, что он любит меня, я дала обещание, и вот...
— Так, значит, он сам пошел на разрыв?
— Он освободил меня от обещания. — Леди повернулась ко мне; к ней опять вернулось ее привычное спокойствие.
— Тогда в чем же трудность?
— В том, что он, как мне кажется, сделал это не по доброй воле. Допустим, он поступил не по своей воле, а лишь для того, чтобы развеять мои сомнения. Разве в таком случае не остаются в силе все его претензии ко мне? А мое обещание? Оно ведь тоже сохраняет всю свою силу! Правда, отец говорит, что “нет”; но я никак не могу избавиться от мысли, что он сказал это только из любви ко мне. А больше спросить мне просто некого. О, у меня полно приятелей и подруг, с которыми так весело прогуляться в солнечную погоду; но нет друзей на пасмурные дни, нет старых друзей — таких, как вы!
— Позвольте мне подумать, — проговорил я. Несколько минут мы шли молча. Я, чувствуя, что мое сердце переполнено состраданием к этой чистой и благородной душе, никак не мог разобраться в путанице самых противоречивых порывов.
“Если она действительно любит его, — (наконец-то мне удалось найти ключ к этой злосчастной теме), — почему же она не слышит в этом глас Божий? Может, она не верит, что послана ему, как был послан Анания слепцу Саулу, чтобы послужить ему очами?” Мне опять
324
П. Куранты любви
показалось, что я слышу шепот Артура: “Что знаешь ты, о женщина, что думаешь спасти мужа своего?” И я прервал молчание теми же самыми словами: “Если вы действительно его любите...”
— Увы, нет! — взволнованно прервала она меня. — Во всяком случае — не в такой мере. Когда я давала ему обещание, мне казалось, что люблю; но я была тогда слишком молода и не умела разобраться в собственных чувствах. А теперь во мне всякое чувство к нему умерло. Так что Любовь можно считать причиной нашего сближения только с его стороны; с моей же — всего лишь Долг!
Опять наступило долгое, томительное молчание. Мои мысли окончательно запутались. Тем временем леди сама нарушила молчание:
— Только не поймите меня превратно! — сказала она. — Если я говорю, что мое сердце не принадлежит ему, это не значит, что я отдала его кому-то еще! Пока еще я ощущаю себя связанной с ним, но когда почувствую, что совершенно свободна пред очами Божьими и могу полюбить другого мужчину, я никогда больше не погляжу ни на кого — в этом смысле, разумеется. Нет, я скорее умру! — Я с удивлением взглянул на нее, не подозревая, что в душе моей приятельницы могут кипеть столь бурные страсти.
Я счел за благо промолчать, и мы подошли к воротам Дворца. Чем дольше я размышлял, тем яснее мне становилось, что никакой зов Долга не стоит такой жертвы — а речь шла о счастье всей жизни — которую она готова была принести. Я попытался донести эту мысль до ее сознания, добавив несколько предостережений о тех опасностях, которые угрожают брачному союзу, лишенному взаимной любви.
325
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— На мой взгляд, единственный серьезный аргумент, на который стоит обращать внимание, — заметил я, — это его нежелание сразу же освободить вас от данного обещания. Я долго размышлял над этим аргументом и пришел к выводу, что он никак не влияет на окончательное решение вашего кузена. Я убежден, что вы совершенно свободны и вправе поступать как вам угодно.
— Весьма вам признательна, — серьезным тоном произнесла леди. — Поверьте, я говорю искренне! Мне никак не удавалось найти точные слова! — и тема, по обоюдному согласию, была снята с повестки дня. И лишь через какое-то время я понял, что эта беседа помогла леди окончательно развеять сомнения, так долго мучившие ее.
У ворот мы простились, и я отправился к Артуру, с нетерпением ожидавшему моего возвращения. А вечером, что называется, на сон грядущий, я узнал все подробности этой истории: как он со дня на день откладывал свой отъезд, инстинктивно чувствуя, что просто не может уехать отсюда до тех пор, пока судьба не решит окончательно вопрос о свадьбе; как велись приготовления к свадьбе, и испытал неизъяснимое волнение, когда всё вдруг прекратилось, и он узнал (кстати сказать, от самого майора Линдона, пожелавшего проститься с ним), что помолвка по обоюдному согласию расторгнута; как он тотчас отказался от всех своих планов уехать на край света и решил остаться в Эльфстоне на год-другой, пока не исполнятся или не развеются окончательно его новые надежды; и как он с того самого достопамятного дня решил избегать всяких встреч с леди Мюриэл, опасаясь задеть ее чувства, пока не получит доказательства того, что она с уважением относится к нему.
И. Куранты любви
— С тех пор прошло уже около шести недель, — заметил он в заключение, — и мы начали встречаться и видеться как прежде, избегая мучительных воспоминаний. Я всё собирался написать тебе, но откладывал, со дня надень ожидая ответа, чтобы рассказать о более важных новостях!
— Да откуда же им взяться, более важным, болван ты этакий, — проворчал я, — если ты даже не повидался с ней? Ты что, приглашения от нее ожидал, что ли?
Артур смущенно улыбнулся.
— Да нет, конечно, — отвечал он. — Этого ожидать я не вправе. Просто я безнадежный трус, ты ведь знаешь!
— И что же ты слышал насчет причин расторжения помолвки?
— Да причины самые разные, — отвечал Артур, загибая пальцы на руке. — Во-первых, оказалось, что она красится чем-то таким; и помолвку расторг он. Затем выяснилось, что он тоже красится... чем-то другим; и от помолвки отказалась она. Потом обнаружилось, что майор — завзятый картежник, и помолвку расторг уже Граф. Затем Граф чем-то обидел или даже оскорбил его, и от помолвки отказался сам майор. Главное, что она расторгнута, а всё остальное — чепуха!
— Надеюсь, ты узнал об этом из надежного источника, не так ли?
— О да, разумеется! Я узнал это под строжайшим секретом! Если Эльфстонское общество и страдает от недостатка чего-то, то уж никак не от недостатка скандальных слухов!
— Да и не от скрытности тоже. Нет, если говорить всерьез, тебе действительно известны настоящие причины разрыва?
327
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Нет, конечно. Я могу лишь догадываться.
Я почувствовал себя не вправе делиться секретами с ним и счел за благо переменить тему, заведя речь о том, где мне достать хорошего молока. Мы решили, что завтра мне надо сходить на ферму к Хантерам. Артур обещал проводить меня: ему, видите ли, по пути. А потом он опять займется своими будничными делами.
Глава третья
НА РАССВЕТЕ
Следующий день выдался теплым и солнечным, и мы, встав пораньше, отправились на прогулку, чтобы насладиться дружеской беседой, пока дела не заставили Артура покинуть меня.
— Право, эти соседи — нечто большее, чем просто воплощение самой бедности, — заметил я, когда мы проходили мимо скопления полуразвалившихся лачуг, не засуживающих названия коттеджей.
— Зато несколько богатых, — отвечал Артур, — делают для них куда больше, чем того требует простое милосердие. Так и поддерживается равновесие.
— Надеюсь, Граф тоже не чужд добрых дел?
— Да, конечно, он помогает бедным из либеральных побуждений; делать больше ему не позволяют ни слабое здоровье, ни дряхлые силы. Зато леди Мюриэл активно трудится в школе и посещает бедных куда чаще, чем признается в этом.
— Да, она уж, по крайней мере, не относится к тем “тунеядцам”, которых так часто можно встретить среди представителей высших классов общества. Мне иной раз кажется, что им пришлось бы нелегко,
3*9
Сильвия и Бруно. Часть вторая
если бы их вдруг попросили назвать их raison d'etre* или указать причину, по которой им будет разрешено жить дальше!
— Эта тема, — заметил Артур, — ну, или то, что принято называть “тунеядцами” (я имею в виду тех, кто потребляет материальные блага общества, например, пищу, одежду и так далее, не внося взамен никакого эквивалента в виде общественно полезного труда), без сомнения, достаточно сложна. Я не раз размышлял над ней. И мне кажется, что простейшим способом решения этой проблемы является общество без денег, в котором все продается и покупается путем прямого обмена. Гораздо резоннее предположить, что пищу и прочие вещи можно будет хранить, не боясь быть ограбленным.
— Да, план и впрямь замечательный, — отвечал я. — И какое же решение ты предлагаешь?
— Наиболее распространенный тип тунеядцев, — продолжал Артур, — вне всякого сомнения, есть порождение капитала, то есть денег, оставленных родителями своим детям. Я вполне могу представить себе человека — все равно, наделенного исключительными умственными способностями или силой и изобретательностью — вклад которого в производственные ресурсы общества настолько велик, что впятеро (если не больше) превышает его собственные потребности в пище, одежде и прочем. Мы не вправе отказывать ему в законном праве пользоваться излишком от трудов рук своих. Итак, если после него остается четверо детей (скажем, два сына и две дочери), обеспеченных всем необходимым на всю
* Raison d'etre (франц.) — смысл существования.
33°
III. На рассвете
их жизнь, то я не усматриваю никакого ущерба для общества, если эти самые дети всю жизнь будут заниматься только тем, что станут “есть, пить и веселиться”. Скорее всего, общество не посмеет бросить им упрек типа “кто не работает, тот не ест”. Их ответ будет вполне резонным: “Работа за нас уже выполнена, и мы проедаем всего лишь ее эквивалент, вот и всё. Или ваши принципы справедливости заставляют вас требовать, чтобы за одну порцию пищи мы отрабатывали дважды?”
— И всё же, — отвечал я, — есть что-то странное и противоестественное в том, если эти четверо, способные выполнять полезный труд, реально необходимый для общества, предпочтут остаться на всю жизнь тунеядцами.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Артур, — но, на мой взгляд, обязанность каждого делать всё, что в его силах, ради блага других, напрямую вытекает из Заповедей Божьих, а не из права какой-то части общества воспринимать труд как своего рода эквивалент пище, которая уже была честно заработана.
— Мне кажется, вторая часть проблемы состоит в том, что “тунеядцы” обладают именно деньгами вместо материальных благ, не так ли?
— Верно, — отвечал Артур, — и мне кажется, что простейший пример этого — бумажные деньги, или ассигнации. Золото само по себе является формой материальных благ, тогда как банкнот — это всего лишь своего рода обещание выдать ее обладателю некое количество материальных ценностей. Допустим, отец этих “тунеядцев” выполнил общественно полезную работу, оцениваемую — предположим — в пять тысяч фунтов. Взамен нее общество дало ему письменное
331
Сильвия и Бруно. Часть вторая
обещание выдать ему на эту сумму, то есть пять тысяч фунтов, пищи, продуктов и пр. Тогда, если он сам истратит только одну тысячу, а обязательства на остальные оставит своим детям, совершенно ясно, что они имеют полное право представить эти обязательства к оплате и сказать: “выдайте нам пищу и прочее, поскольку работа за них уже выполнена”. Мне кажется, на этом случае стоит остановиться поподробнее. Мне хотелось бы, чтобы его, наконец, поняли горячие головы социалистов, демагогически взывающих к чувствам общественности: “Вы только поглядите на этих откормленных аристократов! Они всю жизнь и пальцем о палец не ударят, а живут за счет нашего пота и крови!” О, как мне хочется заставить их понять, что деньги, которые проживают эти самые аристократы, есть материальное выражение уже, выполненного общественно полезного труда, и что общество просто возмещает им свой долг.
— Но разве социалисты не могут заявить: “Эти деньги по большей части вообще нажиты нечестным путем! Если бы нам удалось проследить путь денег от владельца к владельцу, то после нескольких законных этапов, таких, как подарки, жалованье, рента, проценты и прочее, мы неизбежно наткнулись бы на владельца, который вообще не имеет морального права на них, а приобрел деньги путем грабежа или других преступлений; и его прямые наследники имеют на них ничуть не больше прав, чем он сам”.
— О, несомненно, несомненно, — отвечал Артур. — Но тут несомненно кроется логическая ошибка, если не сказать — подмена. Это относится как к деньгам, так и к материальным благам. Если оставить без внимания тот факт, что нынешний владелец приобрел то или
ЗЗ2
III. На рассвете
иное имущество честным путем, и задать вопрос, а не добыл ли его кто-нибудь из прежних владельцев в прошлые века путем грабежа, то о каких гарантиях собственности можно говорить?
После недолгого размышления я вынужден был признать справедливость этих слов.
— В заключение мне хотелось бы сказать следующее, — продолжал Артур, — с точки зрения прав человека если богатый “тунеядец”, получивший свое состояние законным путем — пусть даже он не вложил в него ни капли собственного труда, — хочет истратить это состояние на собственные нужды, не внося своей доли общественно полезного труда в обмен на приобретаемые товары, пищу и прочее, то общество не имеет никакого права препятствовать ему. Но если мы смотрим на вещи с точки зрения Божественных установлений, то всё предстает в ином свете. По меркам такого стандарта такой человек безусловно совершает грех, если отказывается использовать во благо других силы и разум, дарованные ему Богом. Эти силы и разум не принадлежат ни обществу, и, следовательно, человек не обязан возмещать ему свои долги, ни самому человеку, который не вправе использовать их для собственного удовольствия; нет, они принадлежат Богу и должны использоваться согласно Его воле. А нам хорошо известно, в чем состоит эта воля: “Делай добро, не ожидая воздаяния за него”.
— Тем не менее, — заметил я, — “тунеядцы” часто вносят большой вклад в благотворительные фонды.
— В так называемые “благотворительные” — поправил он меня. — Извини, но мне иной раз хочется назвать это неблаготворительностью. Разумеется, я не собираюсь применять этот термин ко всем и каждому.
333
Сильвия и Бруно. Часть вторая
III. На рассвете
Но как правило, если человек, пользующийся всеми благами жизни — не заработав собственным трудом абсолютно ничего — уделяет бедным какую-то часть своих богатств или даже отдает всё свое .состояние, он впадает в самообман, называя это благотворительностью.
— Но, отдавая излишнее, он, быть может, отказывает себе в смиренном удовольствии накопительства?
— Охотно соглашусь, — кинул Артур. — При условии, что, испытывая страстное влечение к накопительству, он творит благо, преодолевая эту страсть.
— Но ведь даже тратя на себя самого, — настаивал я, — типичный богач в наше время часто действует во благо других, нанимая слуг, которые в противном случае остались бы без работы, а это ведь гораздо лучше, чем поощрять бездельников, просто подавая им.
— Очень рад слышать это от тебя! — заметил Артур. — Мне не хотелось бы кончать беседу, не коснувшись двух крайних заблуждений этой точки зрения, которые столь долго оставались незамеченными, что общество принимает их за аксиому!
— Двух заблуждений? — переспросил я. — А я, признаться, и одного не вижу!
— Первое из них — это ошибка двусмысленности, то есть утверждение, что “делать добро” (то есть помогать другим) — это значит непременно делать добрые (то есть справедливые) вещи. Другое состоит в том, что если один из поступков в чем-то лучше другого, то он уже тем самым является добрым делом. Я назвал бы это ошибкой сравнения, имея в виду, что она предполагает, что то, что является сравнительно добрым, является тем самым и положительно добрым.
— Тогда в чем же состоит твой критерий добрых дел?
— В том, чтобы сделать лучше всем, — взволнованно отвечал Артур. — А пока что мы — “рабы негодные”. Позволь мне проиллюстрировать два этих заблуждения. Ничто так ярко не показывает ошибочность суждения, как попытка довести его до крайности. Допустим, я вижу, как в пруду тонут двое детей. Я бросаюсь в воду, спасаю одного из малышей, а другого оставляю тонуть. Разумеется, я совершил доброе дело, спася жизнь одному из детей, верно? Но... Или возьмем другой пример. Мне встретился задиристый прохожий, я сшиб его с ног и пошел своей дорогой. Конечно, это лучше, чем если бы я набросился на него и переломал ему все ребра, не так ли? Но...
— Ну, на твои “но” нет и не может быть ответа, — возразил я. — Но я имел в виду эпизоды из реальной жизни.
— Что ж, давай рассмотрим одно из таких явлений современной жизни, как Благотворительный базар. О, это интересная тема для размышления — какая часть денег, собранная на таких базарах, действительно идет на благотворительность, и действительно ли они расходуются наилучшим образом. Но чтобы лучше разобраться в этой теме, необходимы классификация и анализ.
— Буду рад получить такой анализ в готовом виде, — заметил я, — он часто ставит меня в тупик.
— Что ж, постараюсь не утомлять тебя. Допустим, мы организовали Благотворительный базар в фонд какого-нибудь госпиталя. А, В и С предложили свои услуги по изготовлению и продаже сувениров на аукци-
334
335
Сильвия и Бруно. Часть вторая
оне, а X, Y и Z купили их, так что вырученные деньги можно отправлять в госпиталь.
Существует два вида таких базаров: на одном из них товары и сувениры продаются в основном по рыночной стоимости, а на другом устанавливаются карнавальные цены. Давай рассмотрим их по отдельности.
Во-первых — “рыночные цены”. В данном случае А, В и С находятся точно в таком же положении, как и обычные торговцы; единственное отличие состоит в том, что они передают всю свою выручку госпиталю. Практически это означает, что они отдают госпиталю свой квалифицированный труд. Вот это, по-моему, и есть настоящая благотворительность. Лучшего я просто не представляю. Но X, Y и Z тоже находятся в таком же положении, как и простые покупатели на рынке. Поэтому говорить о благотворительности применительно к ним — это полнейший абсурд. И тем не менее они-то и считаются благотворителями.
Во-вторых — “карнавальные цены”. Я хотел бы предложить простейший план, позволяющий разделить сумму на две части. Это “рыночная цена” и прибавочная стоимость. “Рыночная цена” такая же, как и в первом случае, а вот прибавочную давай рассмотрим повнимательнее. Итак, А, В и С не заработали ее, поэтому с этого момента мы не можем считать их благотворителями; это просто подарок X, Y и Z госпиталю. И подарок, на мой взгляд, далеко не самый удачный; куда лучше если уж покупать, то покупать, а если просто давать — то давать. В таком случае переплетаются два разных мотива. Если бы они просто дали деньги, это было бы настоящей благотворительностью, а поскольку их мотивы двояки, то получается всего лишь полублаготворительность. “Змея поймала свой соб-
336
III. На рассвете
ственный хвост”. Вот почему я с крайним отвращением отношусь к подобного рода “благотворительности”! — Последние слова Артур произнес с особым пафосом, безжалостно сбив своей тростью головку у высоченного чертополоха, позади которого, как я успел заметить, стояли Сильвия и Бруно. Я попытался схватить его за руку, но было уже поздно. Задел он их или нет, этого я не знал; во всяком случае, они не придали этому ни малейшего значения и, весело улыбнувшись, поклонились мне. Я сразу понял, что видеть их могу только я; Артура феерическое состояние пока что не коснулось.
— Что ты его защищаешь? — удивился Артур. — Это же не Председатель Благотворительного базара? Ах, как жаль, что это не он! — свирепо добавил он.
— Знаете что, трость просвистела рядом с моей головой! — сказал Бруно (Дети уже успели подбежать ко мне и схватить меня за руки). — Вот здесь, возле самого подбородка. Как мне повезло, что я — не чертополох!
— Мы, кажется, уклонились от темы! — заметил Артур. — Боюсь, я совсем заговорил тебя и истощил твое бедное терпение. Мне скоро пора возвращаться. Послушай на прощанье несколько строк:
Вот деньги сразу за троих;
Плачу сверх уговора их:
Незримо для очей своих
Ты перевез друзей моих.
Я невольно кивнул.
— Впрочем, по упорству и желанию стоять на своем. — засмеялся Артур, — “с тобой могут сравниться
337
Сильвия и Бруно. Часть вторая
немногие, а превзойти не сможет никто!” — И мы быстро зашагали обратно.
Подойдя к тропинке, спускающейся к берегу, я заметил одинокую фигуру, медленно бредущую вдоль кромки воды. Она была далеко и двигалась спиной к нам, но я безошибочно узнал в ней леди Мюриэл. Артур не заметил ее, потому что смотрел в противоположную сторону, на приближавшуюся грозовую тучу. Я подумал, что неплохо бы найти какой-нибудь благовидный предлог, чтобы отправить его одного догонять ее.
Случай представился почти сразу же.
— Я порядком устал, — заявил Артур. — Думаю, дальше нам идти незачем. Я, пожалуй, лучше сверну вон там.
Я пошел было за ним, но затем, дойдя до развилки, сказал как можно более невинным тоном:
— Нет, на дорогу возвращаться не стоит. Там слишком душно и пыльно. А вот по этой тропинке, спускающейся к берегу, будет ближе и короче. А заодно и проветришься на морском ветерке.
— Да, пожалуй, — начал было Артур, но когда мы подошли поближе и он заметил леди Мюриэл, он сразу же остановился. — Нет, это слишком большой крюк. Да холодно что-то... Он стоял на развилке, не решаясь, по какой же дороге ему идти — меланхолический символ крайней бесцельности бытия!
Трудно сказать, сколь долго могла бы продолжаться эта умилительная сцена, если бы не вмешательство внешних сил. В этот момент Сильвия с решимостью, достойной самого Наполеона, взяла нить событий в свои руки.
— Ступай и приведи ее, видишь? — обратилась она к Бруно. — А я провожу его! — С этими словами она
338
III. На рассвете
схватилась за трость, которую держал в руке Артур, и мягко, но настойчиво потянула его по тропинке.
Бедняга никак не мог понять, чья это воля, помимо его собственной, подействовала на его трость, и, как видно, подумал, что та приняла горизонтальное положение просто потому, что он как бы указывает ей.
— А вон там, у кустов, — случайно не ятрышник? — спросил он. — Так и быть, решено. Пойду наберу букетик...
Тем временем Бруно со всех ног побежал к леди Мюриэл и, прыгая и крича во всё горло (благо его никто, кроме нас с Сильвией, не слышал), попытался — словно это была какая-нибудь непослушная овца — повернуть ее лицом к нам и заставить ее поднять глаза и поглядеть в нашу сторону.
Победа была за нами! Убедившись, что влюбленные, бредущие навстречу друг другу, непременно встретятся через минуту-другую, я повернулся и пошел прочь, надеясь, что Сильвия и Бруно последуют моему примеру. Я чувствовал, что сейчас Артуру и его доброму ангелу лишние зрители совершенно ни к чему.
— Интересно, какой была их встреча? — подумал я, шагая вдоль берега.
Глава четвертая
КОРОЛЬ-ПЕС
- Они поздоровались за руку, — заметил Бруно, бежавший рядом со мной, в ответ на мой безмолвный вопрос.
— Они оба очень рады! — добавила Сильвия, шагавшая с другой стороны.
— Нам надо спешить изо всех сил, — сказал я. — Если бы я только знал толком дорогу на ферму Хантера!
— Но они, наверное, знают дорогу, — предположила Сильвия.
— Да, они-то уж точно знают. Бруно, может, ты сбегаешь и спросишь?
Малыш бросился было к ним, но Сильвия с улыбкой остановила его. — Подожди минутку, — проговорила она. — Видишь ли, сперва я должна помочь тебе стать видимым.
— Надеюсь, и слышимым тоже? — заметил я, когда она сняла ожерелье, красовавшееся у нее на шее, помахала им над головой, а затем прикоснулась к нему ресницами и губами.
— Да, разумеется, — отвечала Сильвия. — как-то раз я сделала его слышимым, а видимым сделать забыла! А он, ничего не подозревая, отправился покупать
340
IV. Король-Пёс
сладости в лавку! Продавец ужасно перепугался! Еще бы, ведь прямо из воздуха раздался голосок, просивший:
— Свешайте мне, пожалуйста, две унции* ячменных леденцов в сахаре! — И в кассе невесть откуда появился шиллинг. — Я вас не вижу! — воскликнул продавец. — А тебе и незачем меня видеть. Хватит с тебя и того, что ты видишь шиллинг! — Но продавец решительно заявил, что ни за что не продаст ячменных леденцов человеку, которого он не видит. И нам пришлось опять... Ну, вот, Бруно, теперь всё в порядке! — И малыш опять убежал.
Пока мы ожидали его возвращения, Сильвия решила тоже сделаться видимой. — Видите ли, если нам встретятся знакомые, будет довольно неловко, — пояснила она, — если Бруно они смогут увидеть, а меня — нет!
Через несколько минут Бруно вернулся; вид у него был очень расстроенный. — С ним был его друзья, и он прогнали меня! — проговорил малыш. — Он спросили меня, кто я такие. Я отвечал: “Я — Бруно. А эти кто такие?” А он сказали: “Это — мой единокровный брат, а это — единокровная сестра. И никого больше нам не надо. Убирайся с глаз долой!” А я сказал: “Как же я могу убирать себя?” И добавил: “Если ты будете так шуметь, с вами никто не будет водиться! Это уфасно невежливо!” А он заявили: “Я тебе покажу, как со мной разговаривать!” И вытолкали меня на улицу! И захлопнули дверь!
— И ты так и не спросил, как пройти на ферму Хантера? — воскликнула Сильвия.
1 унция = 28,35 г.
341
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Да там просто места не было для вопросов, — отвечал Бруно. — В комнате была просто ужасная теснота.
— Ну, три человека не могут заполнить комнату до отказа, — заметила Сильвия.
— А вот могут, еще как могут, — стоял на своем Бруно. — Но он занимал места больше всех. О, это был такой здоровенный толстяк, что его и с ног-то сбить невозможно!
На этот раз я решительно отказался верить Бруно.
— Ну, с ног сбить можно кого угодно, всё равно, толстый он или тощий!
— А его сбить нельзя, и всё тут, — возразил малыш. — Он просто-напросто поперек себя шире, и когда он лежит на боку, он даже выше, чем когда стоит. Потому-то его и нельзя сбить!
— А вот какой-то коттедж, — заметил я. — Пойду спрошу, не знают ли они дороги.
Впрочем, ходить было незачем: у дверей как раз стояла женщина с ребенком на руках, разговаривавшая с хорошо одетым мужчиной — фермером, догадался я — собиравшимся к город.
— ...когда на столе появляется выпивка, — говорил мужчина, — он просто теряет голову, этот твой Вилли. Так они сказали. Он буквально сходит с ума!
— Год назад я уже кричала им в лицо, что они врут! — упавшим голосом отозвалась женщина. — Но это, как видно, не помогло. Не помогло! — Тут она заметила нас и поспешно бросилась в дом, захлопнув за собой дверь.
— Не могли бы вы сказать мне, как пройти на ферму Хантера? — обратился я к мужчине, повернувшемуся к нам лицом.
342
IV. Король-Пёс
— Я-то? Могу, сэр! — с улыбкой отвечал он. — Я и есть Джон Хантер, к услугам вашей милости. До фермы отсюда не больше полмили; как только дойдете до поворота, увидите дом — это она и есть. Моя добрая женушка как раз дома, если у вас дело к ней. А может, я тоже могу вам помочь?
— Благодарю, — отвечал я. — Я просто хотел договориться насчет молока. Наверное, мне лучше обратиться к вашей жене?
— Даа, верно, — протянул он. — Она смыслит в этом лучше моего. Ну, прощайте, господин хороший. Всех благ вам и вашим дитятям! — добавил он.
— Почему он сказал “дитятям”? — удивленно заметил Бруно. — Правильнее сказать “вашему дитяте”. Ведь Сильвия уже большая!
— Для него мы оба — дети, — отвечала девочка.
— А вот и нет! — стоял на своем Бруно. — Тогда он сказал бы “обоим милым малышам”!
— Как бы там ни было, он глядел на нас обоих, — возразила Сильвия.
— Но он наверняка заметил, что мы не одинаково милые! — настаивал Бруно. — По сравнению с тобой я просто урод! Правда, он не имел в виду Сильвию, господин сэр? — крикнул он мне на бегу.
Отвечать ему было незачем, поскольку буквально через миг он уже исчез за поворотом дороги. Подойдя поближе, мы заметили, что он, вскарабкавшись на ворота, с любопытством смотрит на поле, где мирно паслись конь, корова и козленок.
— Надо же, папа — Конь, мама — Корова, — пробормотал Бруно, — а их любимый малыш — Козленок! Право, это самая странная в мире семейка, которую мне доводилось видеть!
343
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— В мире Бруно! — вздохнул я. — Да-да, у каждого ребенка, точно так же, как у взрослого, свой собственный мир. Может быть, в этом и кроется причина взаимного непонимания?
— Наверно, это и есть ферма Хантера! — сказала Сильвия, указывая на дом, стоявший на вершине холма, к которому вела проселочная дорога. — Никакой другой фермы поблизости не видно; значит, это и есть та самая, о которой вы говорили.
Да, я подумал об этом, когда Бруно взбирался на ворота, но никак не мог припомнить, чтобы я это говорил. Впрочем, как бы там ни было, Сильвия была права.
— Спускайся, Бруно, — проговорил я, — и открой нам ворота.
— Как здорово, что мы с вами, верно, господин сэр? — заметил Бруно, когда мы вышли в поле. — Не будь нас, тот огромный пес вполне мог бы покусать вас! Не бойтесь! — прошептал он, взяв меня за руку, чтобы подбодрить. — Он не злой!
— Не злой... — как эхо повторила Сильвия, когда пес — огромный, величественного вида Ньюфаундленд — бросился к нам навстречу, закружился вокруг нас, учтиво приседая на задние лапы и приветствуя нас мягким веселым лаем. — Еще бы злой! Да он кроткий как ягненок! Ба, Бруно, узнаешь?! Да это же...
— Они самый! — воскликнул малыш и, бросившись к псу, обнял его за шею. — Ну, здравствуй, милый пёсик! — Мне показалось, что я любуюсь встречей двух беззаботных малышей.
— Но как же он здесь очутился? — удивился Бруно. — Спроси его, Сильвия. Я не умею...
344
IV. Королъ-Пеc
И тут начался оживленный разговор на собачьем, который я, разумеется, не понял; я только догадался, что очаровательное создание, смущенно поглядывая на меня, шептало что-то на ухо Сильвии. Речь, как видно, шла обо мне. Сильвия, улыбаясь, отвечала ему.
— Он спрашивает, кто вы, — пояснила она. — А я ответила, что вы — наш друг. Он спросил: “Как его зовут?” Я сказала: “Господин сэр”. А от в ответ: “Чушь!”
— А что означает чушь по-собачьи? — поинтересовался я.
— То же самое, что и по-английски, — отозвалась девочка. — Просто собака обычно произносит это полушепотом, полулаем. А ну, Нерон, скажи “чушь!”
И Нерон, радостно прыгая вокруг нас, веселым полушепотом-полулаем несколько раз повторил: “Чушь!” Да, я собственными ушами убедился, что Сильвия описала этот звук очень точно.
— А что же там, за этой длинной стеной? — спросил я.
— Фруктовый сад, — отвечала Сильвия, предварительно спросив Нерона. — Видите мальчика вон там, у дальнего угла забора? Вон он припустился наутек! Он, наверное, лазил в сад за яблоками!
Бруно бросился было за ним, но через несколько мгновений вернулся, поняв, что маленького воришку ему не догнать.
— Я не смог поймать его! — вздохнул малыш. — Просто я слишком поздно за ним погнался. У него все карманы набиты яблоками!
Король-Пес поглядел на Сильвию и что-то сказал по-собачьи.
345
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Конечно, можно! — отвечала девочка. — Как только нам это сразу не пришло в голову! Не огорчайся, Бруно, Нерон мигом догонит его! Но лучше я сперва сделаю его невидимым. — И она опять порывисто сняла свой Волшебный Медальон и принялась размахивать им над головой и спиной пса.
— Скорей, скорей! — нетерпеливо воскликнул Бруно. — Догоняй его, милый песик!
— Ах, Бруно! — укоризненно заметила девочка. — Зачем ты торопишь его! Я ведь еще не закончила хвостик!
А Нерон тем временем уже мчался по полю, словно борзая. Он и впрямь стал невидимкой, если не считать хвоста, стрелой летевшего по воздуху, словно метеор, и в считанные секунды настиг маленького воришку.
— Он схватил его за ногу! — испуганно воскликнула Сильвия, с напряженным вниманием наблюдавшая за погоней. — Ну, вот, Бруно, теперь нам незачем спешить!
И мы не спеша направились через поле прямо к перепуганному мальчишке. Несмотря на все мои “феерические” приключения, мне никогда еще не приходилось видеть ничего более странного. Мальчишка отчаянно дергался и вырывался, и лишь его левая нога, казалось, намертво прилипла к земле. Ее вроде бы ничто не держало, но чуть позади нее в воздухе забавно помахивал неизвестно откуда взявшийся хвост — знак того, что Нерон воспринимал происходящее как увлекательную игру.
— Что с тобой? — строгим тоном спросил я.
— Наверно, свело судорогой ногу, — пробормотал воришка. — А мне давно пора идти спать! — и он громко заревел.
346
IV. Король-Пёс
— А ну-ка, покажи! — решительным голосом проговорил Бруно, подходя к нему. — Откуда у тебя эти яблоки, а?
Мальчишка поглядел на меня, но, видно, посчитал, что на меня нечего обращать внимания. Затем он взглянул на Сильвию; с ней тоже можно было не церемониться. И тогда он расхрабрился: “Яблочки есть, да не про вашу честь!” — вызывающе отвечал он.
Сильвия удивилась и обратилась к невидимому Нерону. — Прижми-ка самую капельку посильней! — прошептала она. Истошный вопль перепуганного воришки ясно показывал, что Нерон отлично понял ее.
— Что такое с тобой? — спросил я. — Может, ногу больно?
— И будет еще больней, — заметил Бруно, — до тех пор, пока не отдашь яблоки!
Вор, по-видимому, понял, что деваться некуда, и начал грустно вытряхивать из карманов яблоки. Дети, стоя чуть поодаль, наблюдали за ним, а Бруно приплясывал, слыша вопли и всхлипывания беспомощного пленника Нерона.
— Ну, вот, всё, — проговорил он.
— Нет, не всё! — воскликнул Бруно. — Вон еще три — в том кармане!
Сильвия опять сделала знак Нерону, и тотчас раздался новый вопль воришки, понявшего, что лгать бесполезно, — и три последних яблока упали в траву.
— А теперь отпусти его, пожалуйста, — попросила Сильвия Пса, и мальчишка поспешно зашагал прочь, то и дело и оглядываясь и потирая ногу. Он, как видно, боялся, что “судорога” может повториться...
— Наверно, дерево перепутал! — засмеялась Сильвия. — А это вещь небезопасная! Деревья путать не надо!
347
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Да нет, деревья тут ни при чем! — крикнул Бруно. Сильвия только рукой махнула.
— Подождите минутку! — обратилась она ко мне. — Я должна вернуть Нерону прежний вид!
— Нет, не надо, подожди! — воскликнул Бруно. Он успел взобраться на спину его Королевского Величества и теперь заплетал косички из монаршей шерсти. — Это ужасно весело — кататься на невидимке!
— Да, это впрямь выглядит забавно, — кивнула Сильвия, направляясь к дому, на пороге которого стояла жена фермера, донельзя удивленная странным шествием, представшим ее глазам. — Наверно, с моими очками что-то стряслось! — пробормотала она, снимая ни в чем не повинные очки и начиная поспешно протирать их краешком передника.
Тем временем Сильвия, наконец, стащила Бруно с его странного “коня” и едва успела вернуть его Величеству прежний вид, пока хозяйка протирала очки.
Теперь всё было в порядке, но бедная женщина глядела на нас с явным недоверием.
— С моими глазами творится что-то неладное, — проговорила она; — тем не менее я очень рада вас видеть, дорогие мои! Можно вас поцеловать, а?
Бруно тотчас вышел вперед, но Сильвия уже подставила свое личико для поцелуя за них обоих, и мы вошли.
Глава пятая
МАТИЛЬДА ДЖЕЙН
- Иди ко мне, мой маленький джентльмен, — прогворила хозяйка, поднимая Бруно на руки, — ну, рассказывай всё-всё-всё. — Не могу, — отвечал Бруно. — Еще не время. К тому же я просто еще не знаю всего.
Добрая женщина удивилась и обратилась за помощью к Сильвии.
— Он любит кататься верхом, а?
— Пожалуй, да, — вежливо отвечала Сильвия. — Он только что ехал верхом на Нероне.
— На Нероне? Ах, на этом огромном псе? И что же, ты на улице всегда ездишь верхом на коне, малыш?
— Всегда! — решительным тоном заявил Бруно. — В доме ведь коней не найдешь, правда?
В этот момент вмешался я и заговорил с хозяйкой о цели нашего визита, чтобы хоть на несколько минут избавить ее от препирательств с Бруно.
— Готова поручиться, что милые детки не откажутся от кусочка кекса! — проговорила радушная фермерша, когда мы договорились с ней насчет молока. С этими словами она открыла буфет и достала из
349
Сильвия и Бруно. Часть вторая
него большой кекс. — Смотрите, джентльмен, не оставляйте ни крошки, — добавила она, протягивая Бруно изрядный кусок. — Помнишь, что сказано в книжке со стихами о тех, кто оставляет куски?
— Нет, не помню, — отвечал Бруно. — И что же такое там сказано?
— А ну-ка, Бесси, скажи ему! — Мать с нежной любовью полядела на маленькую розовую девочку, которая робко вошла в комнату и тотчас забралась к маме на колени. — Что говорится в твоей книжке о тех, кто не доедает свой кусок, а?
— “Из-за несъеденных тех крох, — едва слышным шепотом продекламировала Бесси, — Я голоден всю ночь И хнычу: Где же корка та, Что выбросил я прочъ?\”
— Ну, вот, а теперь повтори ты, малыш! “Из-за несъеденных...”
— ...несъеденных... чего-то там такое... — с готовностью начал было Бруно, но затем наступила мертвая тишина. — Нет, дальше не помню!
— Ну, хорошо; ты понял, о чем здесь говорится? Перескажи нам своими словами.
Бруно откусил еще кусочек кекса и задумался; увы, мораль вовсе не казалась ему такой же ясной, как хозяйке.
— О том, что надо всегда... — шепотом подсказала ему Сильвия.
— Надо всегда... — послушно повторил Бруно и затем, в порыве внезапного вдохновения, продолжал: — всегда помнить, куда ее выбрасываешь!
— Кого это ее, малыш?
— Корку, разумеется! — отвечал Бруно. — Тогда можно будет сказать: — Я не забыл, где корка та (ну, и всё такое прочее), Что я забросил прочь!
35°
V. Матильда Джейн
Столь неожиданное толкование очень озадачило добрую женщину. Она сочла за благо вернуться к теме Бесси.
— Не хотите ли поглядеть куклы Бесси, мои милые? А ну-ка, Бесси, принеси юным джентльмену и леди Матильду Джейн!
Застенчивость Бесси как рукой сняло.
— Матильда Джейн только что проснулась, — доверительным тоном сообщила она Сильвии. — Ты не поможешь мне одеть ее? Вот только завязки на платье очень трудно завязывать!
— Я умею их завязывать, — послышался мягкий голосок Сильвии, и девочки, словно давние подружки, вышли из комнаты. Бруно даже не поглядел в их сторону и, словно истый джентльмен, подошел к окну. Девчонки, куклы... Фу, это не по его части!
Тем временем нежная мама Бесси принялась рассказывать мне (а какая мать не любит этого?) о всех мыслимых и немыслимых достоинствах дочки (а заодно и о дурных чертах) и о тех невообразимых безумствах, которые рано или поздно, несмотря на ее румяные щечки и хрупкую фигурку, рано или поздно уложат ее в могилу.
Когда поток самых нежных воспоминаний начал было иссякать, я спросил хозяйку о соседях, и в частности — о Вилли, о котором мы слышали еще там, у коттеджа.
— Да, это еще недавно был славный малый, — отвечала моя добродушная молочница, — но пьянство совсем сгубило его! Нет, я вовсе не говорю, что пиво надо запретить: для многих оно даже полезно! — но слишком много тех, кто слишком слаб и не способен устоять против соблазна. Ужасно
351
Сильвия и Бруно. Часть вторая
V. Матильда Джейн
жаль, что здесь рядом, на углу, построили “Золотого Льва!”
— “Золотого Льва?” — переспросил я.
— Это наша новая пивная, — пояснила хозяйка. — Она расположена как раз по пути, и рабочие с кирпичного завода, получив недельное жалованье, обязательно заглядывают в нее. Подумать страшно, сколько денег они пропили. А некоторые совсем спились.
— А ведь если бы у каждого был дома небольшой бочонок... — заметил я, просто чтобы заполнить паузу.
— Верно говорите! — воскликнула хозяйка. Это тоже показалось ей решением проблемы, над которой она давно размышляла. — О, вы себе представить не можете! Если бы у каждого мужика был дома небольшой бочонок, то, уверяю вас, вы никогда и нигде не увидели бы ни единого пьяницы!
Тут я рассказал ей давнюю историю одного простолюдина, который купил бочонок пива, устроил бар и поставил за стойку жену. Всякий раз, когда ему хотелось выпить пива, он честно платил за выпивку; жена никогда не наливала ему в долг, о, она оказалась поистине неумолимым барменом и никогда не позволяла ему перебрать лишку. И всякий раз, как ей приходилось пополнять бочонок, пополнялась и ее копилка. И вот к концу года он не только стал здоровым и жизнерадостным, пребывая в том добром расположении духа, которое позволяет безошибочно отличать трезвого от выпивохи, но и с удивлением обнаружил, что его копилка полным-полна денег. А всё началось с его собственного первого пенни!
— О, если бы все поступали так же! — воскликнула добрая женщина, вытирая глаза, на которых от преизбытка чувств показались слезы. — Тогда выпивка не была бы ужасным проклятьем для многих и многих...
— Она становится проклятьем, — отвечал я, — когда ею злоупотребляют. Любой Божий дар можно обратить во зло, если использовать его превратно. Однако нам пора домой. Не могли бы вы позвать девочек? Боюсь, Матильда Джейн уже устала от моей малышки. Думаю, на сегодня они уже наигрались.
— Подождите минутку, — отвечала хозяйка, поспешно направляясь к двери. — Может, молодой джентльмен видел, куда они пошли?
— В поле их точно нет, — последовал странный ответ Бруно, — потому что там пасутся одни поросята, а Сильвия — вовсе не поросенок. А теперь не мешайте мне: я рассказываю сказку вон той мухе, а она упорно не желает слушать!
— Ну, тогда я готова поручиться, что они пошли за яблоками! — проговорила фермерша.
И мы, оставив Бруно досказывать свою сказку, вышли в сад, где вскоре и увидели девочек, сидевших друг подле дружки. Сильвия держала в руках куклу, а маленькая Бесси заботливо прикрывала ей личико капустным листком, словно зонтиком.
Заметив нас, малышка Бесси отложила в сторону листок и бросилась нам навстречу. Сильвия осторожно двинулась за ней: ее драгоценная ноша требовала заботы и внимания.
— Я — Мама, а Сильвия — Старшая Няня, — пояснила Бесси. — Сильвия разучивает со мной премиленькую песенку, чтобы я могла петь ее Матильде Джейн!
— А можно и нам послушать, Сильвия? — спросил я, радуясь неожиданной возможности услышать, как она поет. Но Сильвия смутилась и стала отнекиваться.
35*
553
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Нет, в другой раз! — заговорила она, поглядев на меня. — Бесси теперь тоже знает песенку, вот пусть она и споет!
— Вот и прекрасно! Пусть споет Бесси! — подхватила гордая мать. — У малышки такой прелестный голосок (сказала она, обращаясь ко мне); впрочем, не будем перехваливать ее!
Но Бесси ужасно нравилось, когда ее перехваливают. Она, то бишь мама, уселась у наших ног, положила “дочку” себе на колени (дочка упорно не желала сидеть, сколько ее ни уговаривай) и, вся так и сияя от удовольствия, принялась баюкать и качать свое чадо, боясь разбудить его. Старшая Няня заботливо склонилась над ней; вся ее поза выражала почтительность. Обняв за плечи свою маленькую хозяйку, она, как хороший суфлер, была готова прийти ей на выручку и заполнить “малейшую щель в зияющих провалах памяти”.
Для начала девочки пронзительно завизжали, изображая детский плач. Но буквально через минуту Бесси успокоилась и запела слабым, но ласковым голоском. Поначалу взгляд ее черных глаз был устремлен на мать, но затем она стала посматривать по сторонам и, кажется, совсем забыла о том. что ее единственным слушателем должна быть ее “дочка”, так что Старшей Няне пришлось пару раз шепотом поправить Бесси, когда та капельку запиналась и забывала мотив.
МАТИЛЬДА ДЖЕЙН
Матильда Джейн, видать, не впрок
Назначенный тебе урок:
Из пуговиц твои глаза,
Или туманит взор слеза?
354
V. Матильда Джейн
Загадка, сказка, каламбур...
Твои мозги — сплошной сумбур...
Матильда Джейн, да ты нема!
Словечко! Букву! Слово “Ма...”
Матильда, я тебя зову!
Ты словно грезишь наяву.
Прости, ужель ослепла ты?
Куда же нам из темноты?..
Матильда Джейн, я всё равно
Люблю тебя давным-давно,
Не упрекая, не виня.
Скажи, ты - любишь ли меня?*
Три первых куплета она спела просто замечательно, а последний, как видно, взволновал малышку. Ее голосок звучал всё громче и громче, личико так и пылало от волнения, а спев последние слова, она горячо прижала к сердечку невнимательную Матильду Джейн.
— Ну, поцелуй же ее! — подсказала Старшая Няня. И малышка тотчас принялась осыпать поцелуями глупенькое и безучастное лицо куклы.
— Какая милая песенка! — воскликнула фермерша. — А чьи это стихи, дорогая?
— Я... я не знаю... пойду присмотрю за Бруно, — пробормотала Сильвия, поспешно вставая. Странная девочка! Она явно избегала похвал и не хотела, чтобы на нее обращали внимание.
— Стихи придумала Сильвия, — сообщила Бесси, гордясь тем, что знает то, чего не знаем мы, — мело-
* Перевод О.Кольцовой
35:
Сильвия и Бруно. Часть вторая
дию сочинил Бруно, а спела я! (Впрочем, о последнем мы и сами догадались).
Мы последовали за Сильвией и вернулись в гостиную. Бруно стоял у окна, облокотившись о подоконник. Он, видимо, уже рассказал сказку непоседливой мухе и нашел себе другое занятие.
— Не мешшшайте! — проговорил он, когда мы вошли. — Я считаю поросят в поле.
— И сколько же их там? — поинтересовался я.
— Около тысячи и еще четыре, — отвечал Бруно.
— Ты хочешь сказать “около тысячи” — поправила его Сильвия. — “Четыре” добавлять незачем: ты ведь не знаешь, сколько именно “около тысячи”.
— А вот и нет, а вот и нет! — с торжеством воскликнул Бруно. — Насчет четырех я как раз уверен: ровно столько их роется под окнами! А вот насчет тысячи дело хуже...
— Но ведь некоторые уже ушли в свинарник, — заметила Сильвия, выглядывая из окна.
— Да, верно, — согласился Бруно, — но они шли так лениво и медленно, что я решил не считать их.
— Ну, дети, нам пора уходить, — проговорил я. — Попрощайтесь с Бесси. — Сильвия обняла маленькую “маму” и расцеловала ее, а Бруно не двинулся с места и застеснялся. (“Я не целуюсь ни с кем, кроме Сильвии!” — пояснил он потом). Фермерша проводила нес, и мы скоро зашагали обратно в Эльфстон.
— А это, надо полагать, та самая новая пивная, о которой говорила хозяйка, — заметил я, увидев длинное приземистое здание, над дверью которого красовалась вывеска “ЗОЛОТОЙ ЛЕВ”.
— Да, она самая, — отозвалась Сильвия. — Интересно, ее Вилли здесь, а? Ну-ка, Бруно, сбегай погляди.
35*
V. Матильда Джейн
Я остановил малыша, чувствуя себя ответственным за него. — В такие места детей посылать не принято. — Дело в том, что как раз в это момент завсегдатаи пивной подняли шум; из раскрытых окон послышалось пение, крики и пьяный смех.
— Да они не увидят его, вы же знаете, — пояснила Сильвия. — Бруно, подожди минутку! — она опять сняла медальон, который всегда носила на шее, зажала его в руке и принялась что-то нашептывать. Что именно — разобрать я не мог, но с нами тотчас совершилось таинственное превращение. Мои ноги перестали ощущать тяжесть тела, и у меня возникло странное, феерическое чувство, что я попросту парю в воздухе. Правда, я еще видел детей, но их фигурки стали неясными и расплывчатыми, а голоса звучали как-то неестественно, словно доносились откуда-то издалека, из другого времени. Теперь я не стал удерживать Бруно, и он отправился в пивную. Через несколько минут он вернулся.
— Нет, его пока что нет, — сообщил малыш. — Он разговаривает с кем-то на улице, рассказывая, как здорово он напился на прошлой неделе.
Пока мы разговаривали, из двери вразвалочку вышел один из посетителей. В одной руке он держал трубку, в другой — кружку с пивом, и направился прямо к нам, словно собираясь поглядеть, что делается на улице. Трое раскрасневшихся и полупьяных приятелей, каждый из которых держал в руке по кружке с пивом, наблюдали за ним, высунувшись из окна.
— Ну, как, не видно его? — спросил один из них.
— Никак не пойму, — отвечал гуляка, пошатываясь и вплотную подходя к нам. Сильвия поспешно потянула меня в сторону.
357
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Спасибо, милая, — проговорил я. — Я и забыл, что он нас не видит. А что было бы, если бы я остался на месте, а?
— Сама не знаю, — честно призналась девочка. — С нами с Бруно ничего бы не случилось, но вы — совсем другое дело. — Она сказала это своим обычным голосом, но гуляка ничего не заметил, хотя она стояла буквально в полушаге от него и смотрела прямо ему в лицо.
— Идет! Идет! — крикнул Бруно, указывая на дорогу.
— Идет! Наконец-то! — как эхо, подхватил гуляка. Едва не задев Бруно по голове, он протянул руку и трубкой указал на приближающегося приятеля.
— А ну-ка, хором! — крикнул из окна один из краснолицых выпивох, и в ответ добрая — точнее, пьяно-недобрая — дюжина голосов подхватила нестройным хором буйный припев:
Мы ревем, как медведь,
Мы — гуляки!
Мы ужасно любим петь,
Баловаться и шуметь;
Мы — гуляки,
Забияки!
Гуляка, пошатываясь, опять побрел в пивную, подтягивая залихватскую песню. И когда Вилли наконец подошел к дверям, на улице оставались только мы с детьми.
Глава шестая
ЖЕНА ВИЛЛИ
Он направился было к дверям, но дети опередили его. Сильвия взяла его за руку, а Бруно что было силы толкнул его в противоположную сторону и завопил “Пшел прочь! Пади! Прочь отсюда!” (этому он, видимо, научился у извозчиков).
Вилли не обратил на них никакого внимания; он просто почувствовал странный толчок, и не более того. Однако он принял это за знак свыше и счел за благо пройти мимо.
— Нет, не пойду, и всё, — пробурчал он. — Только не сегодня.
— Ну, кружечка пивка тебе не повредит! — заорали его друзья из окна. — И две не повредят! И дюжина тоже!
— Нет уж, — отвечал Вилли. — Я спешу, да и не хочу.
— Как? Ты — и вдруг не выпьешь, старина Вилли? — закричала вся пьяная компания. Но “старина Вилли” не пожелал вступать в спор и поспешно зашагал прочь. Дети следовали за ним, чтобы удержать, если он вдруг передумает.
359
Сильвия и Бруно. Часть вторая
Некоторое время он шел довольно быстрым шагом, засунув руки в карманы и насвистывая какую-то песенку. Его победа над собой была почти полной, но внимательный наблюдатель наверняка заметил бы, что его что-то мучило: допев один мотив, он поспешно принимался за другой, словно боясь тишины.
Нет, это был не старинный страх, вдруг овладевший им, — страх, ставший его мрачным спутником каждую субботнюю ночь, когда он кое-как доползал до ворот сада и слышал крики и попреки жены, пробуждавшие в его усталой голове отзвук куда более грозного и неумолимого голоса — безразличия и безволия... О, это был совсем другой, новый страх: жизнь вдруг предстала ему в совершенно ином, ослепительном и непонятном, свете, и он никак не мог понять, как теперь пойдут их домашние дела, как к нему будут относиться жена и дочка... И эта неопределенность рождала в его душе пугающее чувство.
Наконец, на его дрожащих губах умолк последний мотив, и Вилли, завернув за угол, увидел свой домик, у ворот которого, скрестив руки на груди, стояла его жена и понуро глядела на дорогу. На лице ее не выражалось ни искорки надежды — только мрачная тень каменного отчаяния...
— Привет, муженек! Как ты рано сегодня! — эти слова, встретившие его, могли бы порадовать Вилли, если бы не горький тон, которым они были сказаны! — Ну, с чем вернулся домой из веселой компании? Наверняка с пустыми карманами, верно? Или пришел поглядеть, как умирает твоя дочка? Малышка просит есть, а у меня просто нечего дать ей! А тебе хоть бы что! — Жена распахнула калитку и впустила его, не спуская с. муженька сердитого взгляда.
VI. Жена Вилли
Муж ничего не ответил. Медленно, опустив глаза, он прошел в дом, а жена последовала за ним, не проронив ни слова. Но как только он уселся на стул, скрестив руки на груди и опустив голову, она продолжала свои упреки.
Мы подумали, что не будет ничего дурного, если мы войдем следом за ними: в другой раз нас мигом выставили бы, но на этот раз мы как-никак оставались невидимками и могли, словно бесплотные духи, свободно входить куда угодно.
Ребенок в колыбельке проснулся и громко заплакал, что растрогало моих маленьких друзей: Бруно бросился качать колыбель, а Сильвия бережно поправила подушки под головкой девочки. Но мать не обратила на плач никакого внимания, даже не вздохнула с облегчением, когда Сильвия мигом успокоила малышку. Она по-прежнему глядела на мужа; ее губы заметно дрожали (я думаю, муж догадывался, что она не в своем уме), а она всё напрасно пыталась говорить с ним тем самым тоном попреков и обид, который был так хорошо знаком ему...
— Ну, что, истратил — готова поклясться, что так и есть — весь свой заработок на это чертово пиво, напился как свинья и притащился домой?
— А вот и нет! — негромко, почти шепотом, пробормотал муж, выкладывая на стол содержимое карманов. — Вот он — заработок, жена. Всё до последнего пенни.
Женщина всплеснула руками и схватилась за сердце, не в силах прийти в себя от изумления. — Что, это чертово пиво куда-то подевалось?
— Никуда оно не девалось, — отвечал он голосом, в котором слышалась скорее печаль, чем обида. —
36i
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Просто я сегодня решил не пить ни капли. Хватит! — вдруг воскликнул он, крепко хватив своим увесистым кулаком по столу и поглядев на жену сияющими глазами, — больше я до самой смерти в рот не возьму ни капли этого проклятого пойла! Да поможет мне Всевышний Творец! — тут его голос — а он почти прокричал последние слова — опять перешел на шепот и бедняга, опустив голову, закрыл лицо руками.
При этих словах женщина опустилась на колени перед колыбелью. Казалось, она не видела и не слышала мужа. Воздев руки к небу, она замерла, вновь и вновь повторяя: — О Боже! О Боже!
Сильвия и Бруно мягко опустили ее руки, и она сама, того не замечая, обняла детей. Ее глаза были устремлены ввысь, а губы беззвучно шептали благодарственную молитву. Муж по-прежнему сидел, закрыв лицо руками и не произнося ни звука. Нетрудно было заметить, что беззвучные рыдания сотрясали его с головы до пят.
Когда же он, наконец, поднял голову, его лицо было мокрым от слез.
— Полли! — нежно проговорил он, возвысив голос. — Бедная моя старушка Полли!
Жена медленно поднялась с колен, подошла и удивленно, словно только что проснувшись, поглядела на него.
— Кто это назвал меня старушкой Полли? — спросила она. В ее голосе послышалась игривая ирония, глаза так и сверкали, а на бледном лице заиграл румянец Молодости. Теперь она походила скорее на счастливую семнадцатилетнюю девушку, чем на усталую женщину лет сорока. — Неужто мой собственный парень Вилли, поджидающий меня у перелаза?
Зб2
VI. Жена Вилли
Лицо Вилли тоже буквально преобразилось. Оно засияло каким-то чарующим светом, и он стал похож на счастливого парня. О, они и впрямь были совсем как парень и девушка! Вилли одной рукой обнял жену, а другой отодвинул от себя подальше пригоршню монет, словно боясь чего-то.
— Забирай их, женушка, — пробормотал он, — всё забирай! Приготовь нам чего-нибудь поесть, но первым делом свари молочный суп для нашей крошки...
— Моей крошки! — прошептала бедная жена, собирая деньги. — Моей бедняжки! — С этими словами она направилась к двери, но затем какая-то мысль остановила ее. Она подбежала к колыбельке и, опустившись на колени, поцеловала спящую дочку, а затем бросилась в объятия мужа, который порывисто прижал ее к сердцу. А в следующую минуту она опять подбежала к двери и сняла со стены кувшин, висевший на крючке. Мы поспешили за ней, стараясь не отстать.
Пройдя несколько домов, мы увидели покачивающуюся на гвозде вывеску, на которой красовалось слово “Молочная”. Жена Вилли вошла в дверь, у которой сидела маленькая курчавая белая собачка, которая, по-видимому, пребывая в феерическом настроении, сразу почуяла детей и приветливо замахала хвостиком. Когда я вошел, молочник считал монеты.
— Ты берешь для себя или для своей крошки? — спросил он, наливая в кувшин молоко и вопросительно глядя на нее.
— Для малютки! — не задумываясь отвечала она. — Но если я и сама выпью капельку, большой беды не будет, верно?
— Это верно, — отвечал молочник, отворачиваясь. — Будь спокойна, я тебя не обманываю. — С этими словами,
363
Сильвия и Бруно. Часть вторая
держа кувшин в руке, он подошел к полке, уставленной бутылочками, снял одну из них и незаметно влил в кувшин бутылочку сливок, бормоча себе под нос: “Может, от этого ей, бедняжке, хоть немного полегчает!”
Женщина ничего не заметила, а просто повернулась и, бросив привычное “Спасибо, хозяин!”, вышла из молочной. Но дети видели всё, и когда мы поспешили за женщиной, Бруно заметил:
— Это уфасно любезно с его стороны! Он мне очень нравится. Если бы я был богат, я подарил бы ему сто фунтов и сдобную булочку! А эта зверюшка плохо знает свое дело! — Эти слова относились к собачке молочника, которая явно забыла, как она буквально только что встречала нас, и теперь держалась на почтительном расстоянии от нас, изо всех сил стараясь “поторопить уходящих гостей” заливистым лаем и тявканьем, вероятно, рассчитывая, что мы от страха припустимся наутек.
— Какое же у собак дело? — рассмеялась Сильвия. — Собаки ведь не держат лавок и не дают сдачи?
— Не дело сестрам смеяться над своими братиками, — обиженно возразил Бруно. — А собачье дело — лаять, только не так, как эта вредина. Надо сперва долаять один лай, а потом браться за другой. Надо... Ах, Сильвия, гляди: обдуванчики!
В следующее мгновенье счастливые дети уже бежали по траве, направляясь к своим любимым одуванчикам.
Пока я стоял и любовался ими, у меня возникло странное, давно забытое чувство: на месте зеленой лужайки вдруг возникла железнодорожная платформа, а вместо летящей фигурки Сильвии я, казалось, видел стройную фигуру леди Мюриэл. Но всё произошло
364
VI. Жена Вилли
настолько быстро, что я не успел заметить, преобразился ли Бруно, превратился ли он в пожилого мужчину, которого она хотела догнать...
Когда я вернулся в маленькую гостиную, которую мы делили с Артуром на двоих, он стоял, повернувшись спиной ко мне, и глядел в распахнутое окно, как видно, не заметив моего появления. На столе стояла недопитая чашка чая; на другом конце стола лежало письмо, очевидно, только что начатое; на нем красовалось перо. На диване валялась открытая книжка; на стуле виднелась свежая лондонская газета, а на столике, стоявшем возле него, я заметил нераскуренную сигару и открытый коробок спичек. Все это говорило о том, что доктор, обычно такой хладнокровный и собранный, пытался найти себе какое-нибудь занятие и никак не мог ни на чем остановиться!
— Это ужасно непохоже на вас, доктор! — начал было я, но тут же умолк, когда он, услышав мои слова, обернулся ко мне. Боже, как чудесно преобразился весь его облик! Право, мне никогда еще не доводилось видеть лица, буквально сияющего от счастья, или глаз, искрящихся таким неземным светом! — Наверное, — подумал я, — примерно так выглядел ангел-вестник, принесший пастухам, которые стерегли ночью свои стада, благую весть “на земли мир, в человецех благоволение”
— Да, дружище! — проговорил Артур в ответ на вопрос, который он тотчас прочел на моем лице. — Это правда! Наконец-то!
Незачем говорить, что означали слова “это правда”.
— Благослови вас Бог! — сказал я, чувствуя, что слезы счастья вот-вот готовы брызнуть из моих глаз. — Вы созданы друг для друга!
365
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Да, — просто отвечал он, — хотелось бы думать, что так оно и есть. Боже, как разом изменилась жизнь! Нет, это, право, какой-то иной мир! И небо совсем другое — не то, что было вчера! А эти облака! Поверишь ли, я никогда в жизни не видывал ничего подобного! Они похожи на легионы парящих ангелов!
На мой взгляд, облака были самыми заурядными; но я ведь не “вкушал росы медвяной, Не упивался райским молоком”
— Она хочет поскорее повидаться с тобой, — продолжал он, неожиданно спускаясь с небес на землю. — Она говорит, что эта встреча — та самая капелька, которой ей недостает для полноты чаши счастья!
— Хорошо, я сейчас же навещу ее, — проговорил я, направляясь к двери. — Не хочешь ли поехать со мной?
— Нет, сэр! — отвечал доктор, с видимым усилием — оно далось ему нелегко — возвращаясь к своим профессиональным манерам. — Неужто я похож на человека, способного поехать к ней с тобой? Неужели ты не слышал, что двое — это компания, а...
— Да-да, — поспешно согласился я. — Разумеется, слышал; и отлично помню, что третий лишний — это я! Но когда же мы сможем увидеться втроем?
— Когда утихнет cyema! — отвечал он и засмеялся тем счастливым смехом, которого я давным-давно не слышал от него.
Глава седьмая
MEIN HERR*
И мне пришлось поехать одному. Подъезжая ко Дворцу, я заметил, что леди Мюриэл стоит у калитки сада, видимо, поджидая меня. — Мне кажется, большего счастья вам и пожелать невозможно, не так ли? — начал я.
— Большего просто не бывает! — отвечала она с простодушным детским смехом. — Люди предлагают другим то, чего недостает им самим, и желают, чтобы это исполнилось. А у меня теперь есть всё! И всё это — моё! Дорогой друг, — неожиданно спросила она, — как вы думаете, возможно ли хоть для кого-нибудь из нас еще па земле испытать небесное блаженство?
— Лишь для очень немногих, — отвечал я. — Для тех, кто простодушны как дети. Вы ведь помните, что Он сказал: “таковых есть Царствие небесное”.
Леди Мюриэл захлопала в ладоши и поглядела на безоблачное небо. Ее взгляд удивительно напомнил мне глаза Сильвии.
— Я чувствую, что я одна из них, — почти шепотом проговорила она. — У меня такое чувство, словно я —
* Meim Herr (нем.) — господин.
367
Сильвия и Бруно. Часть вторая
одна из тех блаженных детей, которых Он повелел приносить к Нему, хотя ученики и противились этому. Да-да, Он видел меня в толпе. Он прочитал в моих глазах страстное желание приблизиться к нему. Он приблизил меня к Себе. И им пришлось очистить путь для меня. Он взял меня на руки. Он возложил руку Свою мне на голову и благословил меня! — Она остановилась, едва дыша от переполняющего ее счастья.
— Да-да, — согласился я. — Так оно и было.
— А теперь ступайте поговорите с моим отцом, — продолжала она.
Мы стояли у калитки сада; перед нами лежала тенистая дорожка. Но стоило ей только произнести эти слова, как меня тотчас охватило “феерическое” состояние. Я увидел доброго старого Профессора, направлявшегося ко мне, и с удивлением убедился, что леди Мюриэл тоже видит его!
“Что происходит? — подумал я. Неужели та сказочная жизнь каким-то образом совместилась с реальностью? Или леди Мюриэл тоже одна из фей, и потому для нее, как и для меня, открыты врата того сказочного мира?” С моих губ были готовы сорваться слова (“По дорожке к нам направляется мой старый друг. Если вы с ним незнакомы, можно, я представлю его вам?”), но тут начались поистине странные вещи... Леди Мюриэл заговорила первой.
— По дорожке к нам направляется мой старый друг, — сказала она. — Если вы с ним незнакомы, можно я представлю его вам?
Это было похоже на пробуждение после долгого сна; “феерическое” чувство во мне стало еще сильнее, и приближавшаяся фигура то и дело менялась, словно в калейдоскопе. Только что это был Профессор,
VII Mein Herr
а теперь кто-то другой! Когда это странное создание подошло к калитке, это явно был кто-то другой, и я почувствовал, что скорее леди Мюриэл могла познакомить меня с ним, чем я его с ней. Она радушно поздоровалась с ним, и открыв калитку, пропустила достопочтенного пожилого джентльмена, судя по наружности — немца, который удивленно озирался по сторонам, словно и он только что проснулся после долгого сна!
Нет, это был явно не Профессор! Мой старый приятель просто не успел бы с нашей последней встречи отпустить такую роскошную бороду. Более того, он наверняка узнал бы меня, поскольку я был уверен, что ничуть не изменился с тех пор.
Незнакомец рассеянно поглядел на меня и вежливо кивнул головой в ответ на слова леди Мюриэл “Позвольте представить вам Господина...” В его словах “весьма польщен знакомством с вами, сэр!”, произнесенных с сильным немецким акцентом, я не заметил ни следа тех тем, которые мы затрагивали при прошлой встрече.
Леди Мюриэл проводила нас в знакомый тенистый уголок, где уже всё было приготовлено для вечернего чаепития. Пока она сбегала проведать Графа, мы уселись на плетеные стулья, и Господин принялся рассматривать работу леди Мюриэл, поблескивая своими огромными очками (делавшими его на удивление похожим на Профессора).
— Подшивка носовых платочков? — удивленно заметил он. — Так вот, оказывается, чем занимаются английские аристократки!
— Это одно из тех занятий. — отвечал я, — которые мужчина никогда не сможет отнять у женщины!
369
Сильвия и Бруно. Часть вторая
В этот момент леди Мюриэл вернулась вместе с отцом, и после обмена приветствиями и любезностями с “Господином” мы все уютно уселись за столом. Гость пожелал вернуться к удивившей его теме носовых платочков.
— А вы слышали о Кошельке Счастливчика Фортуната, миледи? Ах, вот как! Ну, тогда вы, быть может, будете удивлены, услышав, что всего из трех таких платочков вы очень легко и скоро можете сшить Кошелек Счастливчика?
— Неужели это правда? — с волнением отвечала леди Мюриэл, схватив несколько платочков и нетерпеливо вдевая нитку в иголку. — Прошу вас, Господин, скажите же, как это сделать! Я мигом сошью его, не успеете и глотка чая проглотить!
— Прежде всего, — проговорил Господин, взяв два платочка, сложив их друг с другом и держа их за два уголка, — вам надо сшить эти верхние уголки: правый с правым, а левый с левым. Зазор между ними и будет кошелкой Кошелька.
Несколько быстрых стежков — и готово.
— И что же, если я сошью три других стороны, — спросила леди, — кошелек готов?
— Не совсем так, миледи. Сперва надо сшить нижние кромки — ах, нет, не так! (Леди принялась поспешно сшивать их). — Переверните платки и сшейте правый нижний угол одного из них с левым нижним углом другого, а затем сшейте всю кромку, что называется, шиворот-навыворот.
— Поняла! — отвечала леди Мюриэл, послушно следуя его указаниям. — Боже, какой вывернутый, неудобный и некрасивый кошелек у меня получился! Зато мораль просто замечательная! Несметное богат-
37°
VII. Мегп Наг
ство можно раздобыть, только если делать всё шиворот-навыворот! И как же нам теперь соединить эти таинственные — я хотела сказать “таинственное” — отверстия? (С этими словами она вывернула кошелек на лицо). — Да, оказывается, здесь всего одно отверстие. А я поначалу подумала, что их два.
— А доводилось ли вам видеть фокус с Бумажным Кольцом? — спросил Господин, обращаясь к Графу. — Для него нужно взять полоску бумаги и соединить ее концы, вывернув их наоборот, то есть соединить лицевую сторону одного конца и изнанку другого.
— Да, я видел его не далее как вчера, — отвечал Граф. — Мюриэл, дитя мое, ты, кажется, показывала этот фокус за чаем, чтобы развеселить детей?
— Я отлично знаю этот фокус, — отвечала леди Мюриэл. —у кольца оказывается только одна сторона и одна кромка. Это ужасно таинственно!
— То же самое и кошелек, верно? — спросил я. — У него ведь внешняя поверхность одной стороны соединена с внутренней поверхностью другой, не так ли?
— Так и есть! — воскликнула леди. — Только это уже не вполне кошелек. А как же им пользоваться. Господин, а?
— А вот как! — с пафосом отвечал пожилой джентльмен, беря кошелек у нее из рук и привстав от волнения, чтобы получше всё объяснить. — Кромка отверстия состоит из четырех кромок. Вы можете пересчитать их, двигаясь по кругу. Вот правая кромка одного платка, вот — левая другого, вот — левая одного и, наконец, правая другого!
— Вам легко говорить! — задумчиво пробормотала леди Мюриэл, подперев рукой головку и не спуская
371
Сильвия и Бруно. Часть вторая
глаз с почтенного джентльмена. — И при всём при том у кошелька всего одно отверстие!
Вид у нее был озадаченный, как у ребенка, которому никак не удается решить трудную задачу. А Господин в эту минуту настолько напоминал старого Профессора, что я не мог сдержать удивления. “Феерическое” чувство во мне вспыхнуло с новой силой, и я едва удержался, чтобы не сказать “Поняла, Сильвия?” Однако я взял себя в руки, предоставив сну (если это и впрямь был сон) продолжить свою историю.
— Ну, вот. У третьего платка, — продолжал Господин, — тоже четыре кромки, которые можно просчитать по кругу. Теперь вам надо соединить четыре этих кромки с четырьмя кромками отверстия. Вот и всё. Кошелек готов. Его наружная сторона...
— Поняла! — взволнованно прервала его леди Мюриэл. — Его наружная сторона — это как бы продолжение внутренней! Однако давайте сделаем паузу. Я дошью его после чая. — С этими словами она отложила в сторону кошелек и налила чашку чая. — А почему вы называете его Кошельком Счастливчика, Господин?
Почтенный джентльмен наклонился к ней, улыбаясь точно так же, как это обычно делал Профессор.
— Видите ли, дитя мое — то есть я хотел сказать “миледи”. Всё то, что внутри Кошелька, одновременно и вне его, а всё, что вне, — одновременно и внутри. Таким образом, в этом крохотном Кошелечке заключены все сокровища мира!
Его ученица захлопала в ладоши, не в силах скрыть бурной радости. — Я непременно пришью третий платок, — в свое время, разумеется, — прогово-
372
VII. Mein Herr
рила она. — А сейчас мне не хочется тратить ваше время на такие пустяки. Расскажите нам, пожалуйста, что-нибудь занимательное! — В этот момент ее лицо и голос стали совсем как у Сильвии, я не смог удержаться, чтобы не оглядеться вокруг: не видно ли поблизости и Бруно!
Господин принялся рассеянно помешивать ложечкой сахар в чашке, размышляя, что бы такое вспомнить.
— Что-нибудь занимательное, вроде Кошелька Счастливчика? Что ж, это принесет вам несметные богатства, которые вам и не снились, но не сможет дать ни секунды Времени!
Наступила непродолжительная пауза, и леди Мюриэл воспользовалась ей весьма прозаическим образом, налив гостям чаю.
— Что делают в вашей стране, — неожиданно спросил Господин, — с понапрасну истраченным Временем?
Леди Мюриэл изумленно поглядела на него.
— Бог весть! — прошептала она сама с собой. — Мы знаем, что оно уходит, вот и всё!
— Ну, хорошо. А в моей — я хотел сказать: в стране, где мне довелось побывать — продолжал почтенный гость, — научились запасать время впрок. Знаете, через много лет оно может очень пригодиться! Ну, например, предположим, вам предстоит провести в одиночестве целый вечер. Поговорить не с кем, заняться абсолютно нечем, а часы неумолимо приближаются к ночи. Скоро и спать пора. Как вы поступаете в таких случаях?
— Я не нахожу себе места, — призналась его собеседница, — меня обуревает желание перевернуть всё в комнате вверх дном!
373
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Когда нечто подобное случается с ними... — ну, с людьми, у которых я гостил в той стране, — они не делают ничего подобного. Наоборот, с помощью краткого и несложного процесса, суть которого я не могу вам передать, они запасают бесполезные часы и, когда в том возникает необходимость, они могут расходовать время как им заблагорассудится.
Граф слушал гостя с добродушно-недоверчивой улыбкой.
— Отчего же вы не можете объяснить нам суть этого процесса? — спросил он.
Господин явно был готов и к такому неудобному вопросу.
— Потому что на вашем языке просто нет слов, чтобы выразить идеи, необходимые для понимания этого. Я, конечно, могу объяснить всё на... на... но вы ни слова не поймете!
— И впрямь непонятно! — проговорила леди Мюриэл, не без изящества произнося название неизвестного языка. — Мне не доводилось изучать его, и я, видите ли, не могу свободно изъясняться на нем. Прошу вас, расскажите еще о чем-нибудь любопытном!
— Поезда у них движутся по рельсам без всяких двигателей, и останавливаются они по команде особого механизма. Ну, как, это достаточно любопытно, миледи, а?
— Но откуда же они берут энергию для движения? — вмешался я.
Господин тотчас обернулся и взглянул на нового собеседника. Затем он снял очки, тщательно протер их и опять поглядел на меня, не скрывая удивления. Я заметил, что он пытается вспомнить — как, впрочем, и я сам — где и когда мы могли встречаться с ним.
314
VII Mein Hen
— Они используют силу тяготения, — отвечал он. — Надеюсь, в вашей стране такая сила известна?
— Но для этого ведь нужно, чтобы рельсы шли под уклон, — заметил Граф. — Но разве можно проложить железную дорогу так, чтобы она всё время шла под уклон, верно?
— Они именно так и сделали, — отвечал Господин.
— Но, надеюсь, не с обеих сторон?
— Именно с обеих.
— Тогда я отказываюсь этому верить! — заявил Граф.
— Но как вы объясните принцип их движения? — спросила леди Мюриэл. — Простите, что я, не зная языка, изъясняюсь недостаточно бегло!
— Очень просто, — проговорил Господин. — Каждый поезд движется по идеально ровному туннелю. Так вот, середина туннеля, естественно, будет ближе к центру земного шара, чем его концы; поэтому поезд всегда движется под уклон, и разгон, взятый им на первой половине пути, помогает ему преодолеть вторую, когда он движется уже в гору.
— Благодарю. Теперь я всё поняла, — проговорила леди Мюриэл. — Представляю, какой должна быть скорость в середине туннеля! Наверное, она ужасно высока!
Господин был приятно удивлен столь интеллектуальным интересом леди к своим рассказам. Пожилой джентльмен с каждой минутой держался всё более и более свободно.
— Не хотите ли узнать о нашей манере править? — с улыбкой продолжал он. — У нас вообще не бывает, чтобы лошадь понесла, закусив удила!
Леди Мюриэл даже вздрогнула от удивления.
— А у нас это вполне реальная опасность.
375
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Это оттого, что экипаж у вас всегда находится позади лошади. Лошадь везет, а экипаж следует за ней. Во рту у лошади чаще всего удила с мундштуком. А как иначе ее остановишь? Вот вы и мчитесь всё быстрее и быстрее! Спешите к неизбежной трагической развязке...
— Но вы ведь тоже применяете удила с мундштуком?
— Ну и что же? У нас совсем другое дело. Нам нечего опасаться. Лошадь у нас находится в середине повозки. Одна пара колес впереди нее, другая — позади. Один конец широкого ремня крепится к крыше повозки, другой мы продеваем под брюхом лошади и прикрепляем к механизму, который вы назвали бы “лебедкой”. Итак, лошадь берет мундштук в зубы и бежит. Знаете, мы ездим со скоростью десять миль* в час! На ходу мы подкручиваем лебедку на пять, шесть, семь оборотов — и готово! Лошадь приподнимается над землей! Если же ей вздумается помчаться галопом, пусть мчится по воздуху сколько ей угодно! Экипаж преспокойно стоит на месте, а мы сидим вокруг и глядим, пока лошади не надоест эта мнимая гонка. И тогда мы опускаем ее на землю. О, как рада, нет, просто счастлива бывает лошадь, когда ее копыта опять касаются земли!
— Гениально! — воскликнул Граф, внимательно слушавший рассказ гостя. — Нет ли в ваших экипажах еще каких-нибудь диковинок?
— Разве что колеса, ваша светлость. Иногда вам приходится съездить на море, чтобы проветриться и поправить здоровье. Вас и трясет, и качает, а иной раз случается и тонуть. А мы проделываем всё это на
1 миля = 1609 м. Таким образом, 10 миль = 16,09 км-
VII. Mein Hen
суше: нас и трясет не меньше вашего, и качает тоже, но тонуть... Нет, никогда! Мы ведь, слава Богу, на суше!
— Как же в таком случае выглядят ваши колеса?
— Они овальные, ваша светлость. Экипаж то поднимается, то опускается.
— Понимаю. Экипаж может качаться и взад, и вперед. Но как же он катится?
— Дело в том, ваша светлость, что передние и задние колеса не совпадают. Вершина одного колеса соответствует боковой стороне овала другого. Поэтому сперва поднимается одна сторона экипажа, потом — другая. И вас всё время качает из стороны в сторону. Поверьте, чтобы управлять нашим экипажем, надо быть опытным моряком!
— Охотно верю, — отозвался Граф.
Тем временем Господин поднялся, собираясь откланяться. — Я вынужден покинуть вас, миледи, — проговорил он, взглянув на часы. — Мне предстоит еще одна важная встреча.
— Как жаль, что у нас не припасено запасного времени! — улыбнулась леди Мюриэл, протягивая ему руку. — Тогда вы наверняка пробыли бы у нас хоть чуточку подольше!
— Ну, тогда я наверняка остался бы, — подхватил Господин. — А пока что прошу извинить меня. Прощайте!
— Если не секрет, когда вы с ним познакомились? — спросил я леди Мюриэл, когда Господин откланялся и вышел. — Где он живет? И как его настоящее имя?
— Мы познакомились с ним... — в раздумье проговорила она, — нет, не могу вспомнить, где именно! А где он живет, я тоже не имею ни малейшего представления! Имя его мне тоже неизвестно! Забавно,
377
Сильвия и Бруно. Часть вторая
не правда ли? Но мне никогда не приходило в голову, что Господин — сплошная загадка!
— Надеюсь, мы еще увидимся, — заметил я. — Он меня очень заинтересовал.
— Он будет у нас на прощальном приеме, который состоится через две недели, — отвечал Граф. — Надеюсь, вы тоже будете? Мюриэл перед отъездом очень хочет собрать всех наших старых друзей.
И когда леди Мюриэл вышла, Граф по секрету поведал мне, что он буквально горит желанием поскорей увезти дочь из этих мест, где ее на каждом шагу окружают мучительные воспоминания о неудачной помолвке с майором Линдоном. Свадьба должна состояться через месяц, после чего Артур с женой отправляются в заграничное путешествие.
— Так не забудьте: во вторник через две недели! — напомнил Граф, когда мы обменялись рукопожатиями. — Будем очень рады, если вы придете с теми очаровательными малышами, с которыми вы познакомили нас прошлым летом. Что там Господин! Если уж говорить о настоящей загадке — так это они! О, я никогда не забуду тех дивных цветов!
— Я постараюсь принести вам такой же букет, — сказал я.
На обратном пути я задумался, как бы мне выполнить это обещание. Увы, это было выше моих сил!
Глава восьмая
В ТЕНИСТОМ УГОЛКЕ
Десять дней пролетели почти незаметно, и вот настал канун того самого дня, когда должен был состояться прощальный прием. Артур предложил вместе поехать во Дворец к вечернему чаю, то есть к пяти.
— А может, тебе лучше съездить одному? — заметил я. — Боюсь, я буду там de trop.
— Да что ты! Это будет нечто вроде опыта, — пояснил он. — Fiat experimentum in corpore vili!* — добавил он, отвесив галантный поклон в сторону несчастной жертвы. — Видишь ли, сегодня вечером мне предстоит полюбоваться, как моя любовь будет любезничать со всеми, кроме главного героя. Мне кажется, если устроить нечто вроде генеральной репетиции, это позволит избежать многих неловкостей.
— Значит, мне на этой репетиции предстоит исполнять роль нежданного гостя?
— Да нет, что ты, — укоризненно возразил Артур, когда мы отправились в гости. — В числе персонажей
* Fiat experimentum in corpore vili (лат.) — здесь — да будет опыт в полном составе.
379
Сильвия и Бруно. Часть вторая
такого героя просто нет. Может, Властный Отец? Нет, не то: исполнитель на эту роль уже есть. А может, Веселая Горничная? Нет, в этой роли выступит сама Первая Леди. Что же еще? Разве что Пожилой Комик? Но тебя никак не назовешь комиком. Боюсь, что для тебя не найдется никакой другой роли, кроме Прилично Одетого Поселянина... Правда, — добавил он, оглядев критическим взглядом меня с головы до ног, — я не вполне уверен насчет костюма...
Мы застали леди Мюриэл одну. Граф вышел, чтобы отдать какие-то распоряжения, и в тенистом уголке, где, кажется, всегда были наготове чайные приборы, опять воцарилась знакомая атмосфера интимной доверительности. Единственная новая деталь обстановки (устроенная леди Мюриэл специально по особому случаю) заключалась в том, что два стула были поставлены совсем рядом. Мне показалось странным, что меня не пригласили занять одно из них!
— Мы обещали писать письма чуть ли не каждый день, — начал Артур. — Он (то бишь Граф) желает знать, каковы наши впечатления от будущей поездки в Швейцарию. И что же, нам придется писать, что мы в полном восторге?
— Разумеется, — бросила его невеста.
— А как же насчет скелета в шкафу? — вставил я.
— ...с этим всегда проблемы, — быстро отвечала леди, — особенно если вы путешествуете, а в гостинице, как нарочно, нет подходящего шкафа. Впрочем, наш скелет довольно легкий и к тому же упакован в преми-ленький кожаный чехол...
— Только, умоляю, не изводите себя письмами, — проговорил я. — У вас там и без того будет чем заняться.
VIII. В тенистом уголке
Мне, конечно, приятно читать письма от друзей, но я отлично знаю, как это утомительно — писать их.
— Верно, — согласился Артур. — Особенно если пишешь человеку, которого ужасно стесняешься.
— Неужели застенчивость заметна и в письме? — удивилась леди Мюриэл. — Конечно, когда я разговариваю с человеком — ну, хотя бы с вами — я сразу замечаю, стесняется он или нет! Но как можно заметить смущение, читая письмо?
— Видители, когда слышишь неумолчную болтовню, сразу понимаешь, что говорящего никак не назовешь застенчивым, скорее — нахалом. Зато в письме даже самый косноязычный и застенчивый из людей может показаться настоящим оратором. В разговоре у него между первой и второй фразой может пройти добрых полчаса, а тут слова так и сыплются из него!
— Выходит, письменная речь не передает всего, что могла бы выразить?
— Это во многом объясняется тем, что наша манера писать примитивна и неполна. Застенчивый автор должен иметь возможность передать свое состояние. Почему бы ему не сделать паузу, точно так же, как он делает это в беседе? Он мог бы оставлять пустое пространство, ну, скажем, полстраницы, чтобы выразить волнение и растерянность. А совсем уж стеснительная девушка — говоря всерьез — могла бы написать фразу-другую на первом листе, затем вложить в конверт два чистых листа и написать еще пару фраз на четвертом, и так далее.
— Готова поручиться, что мы — я имею в виду этого нарядного юношу и себя, — обратилась ко мне леди Мюриэл, очевидно, приглашая принять более активное участие в беседе, — неминуемо должны
38i
Сильвия и Бруно. Часть вторая
прославиться — конечно же, если наши изобретения получат всеобщее распространение — благодаря созданию новых Правил Орфографии! Изобретайте побольше, мальчик мой!
— Необходимо и несколько иное средство, девочка моя, а именно средство выражения того, что мы вовсе не имели в виду.
— Объяснитесь, пожалуйста, мальчик мой! Неужели могут возникнуть какие-нибудь трудности с передачей полного отсутствия всякого смысла?
— Я хочу сказать, что пишущий, если он не имеет в виду никакого шутливого подтекста, должен иметь возможность выразить это. Ибо так уж устроена человеческая природа, что люди готовы тотчас обратить в шутку всё, о чем вы писали совершенно серьезно, зато вашу шутку немедленно принимают всерьез. Особенно это касается писем к дамам!
— А вам не доводилось проверить это в собственных письмах? — язвительно спросила леди Мюриэл, откинувшись на спинку стула и задумчиво глядя на небо. — Обязательно проверьте, обязательно!
— Так и сделаю, — отвечал Артур. — Итак, сколько же у меня адресаток, которым я мог бы написать? Пожалуй, не меньше, чем у меня пальцев на обеих руках!
— Ровно столько, сколько у вас больших пальцев на одной руке! — с легкой ревностью воскликнула леди. — Какой непослушный мальчик мне достался! Не так ли? (Последние слова были обращены ко мне).
— Он немного капризничает, вот и всё, — отвечал я. — Наверное, у него режутся зубки... — А про себя подумал: “Боже, они ведут себя совсем как Сильвия и Бруно!”
382
VIII. В тенистом уголке
— Он просто хочет чая (сообщил сам непослушный мальчик). — Он ужасно устал от ожидания того великолепного приема, который предстоит нам завтра!
— Что ж, тогда придется позволить ему хорошенько отдохнуть! — отвечала леди. — Чай, увы, еще не готов. Ну, же, мальчик мой, откиньтесь на спинку кресла и отдохните. И постарайтесь не думать ни о чем — разве что обо мне, если вам угодно!
— Угодно, еще как угодно! — сонным голосом пробормотал Артур, не спуская с нее влюбленных глаз. А она тем временем пододвинула свой стул к чайному столику и принялась заваривать чай. — О, он так долго дожидался чая: он ведь хороший, терпеливый мальчик!
— Не хотите ли полистать лондонские газеты? — проговорила леди Мюриэл. — Я заметила, что они лежали на столике, но папа заявил, что в них нет ничего интересного, если не считать расследования жуткого убийства. (Общество буквально упивается леденящими подробностями, смакуя детали нашумевшего убийства в воровском притоне в Восточном Лондоне.)
— Я, признаться, не любитель ужасов, — отвечал Артур. — Но хотелось бы надеяться, что мы научимся извлекать уроки из таких драм, хотя делаем это задним числом!
— Вы говорите загадками, — отозвалась леди Мюриэл. — Объяснитесь, пожалуйста. Видите, — тут она подкрепила свои слова действием, — я сижу у ваших ног, словно вы — второй Гамалиил! Спасибо, не нужно. (Последние слова были обращены ко мне; я встал было, чтобы пододвинуть ей стул). — Не беспокойтесь: это дерево и трава под ним лучше всяких кресел. Так какие же уроки мы никак не можем усвоить, а?
383
Сильвия и Бруно. Часть вторая
Артур на минуту-другую задумался.
— Мне хотелось бы, чтобы меня на этот раз правильно поняли, — медленно, в раздумье проговорил он; — ибо я скажу нечто такое, о чем вы и сами думали.
Всё, что хоть отдаленно напоминало комплимент, было до такой степени несвойственно для Артура, что на щечках леди заиграл румянец удовольствия, и она отвечала:
— Но на мысль об этом меня навели именно вы...
— Первая мысль, — продолжал Артур, — возникающая у нас, когда мы читаем о чем-нибудь особенно диком и варварском, вроде преступления этого убийцы, состоит в том, что мы как бы заново видим всю глубину Греха, разверзшуюся перед нами, причем заглядываем в эту бездну как бы сверху и со стороны.
— Кажется, я вас поняла. Вы хотите сказать, что подобает думать не “Благодарю Тебя, Боже, что я не таков, как прочие”, но “Боже, будь милостив ко мне, грешному, столь же ужасному грешнику, как и он!”
— Не совсем, — отвечал Артур. — Я имел в виду куда более серьезные вещи.
Она поспешно взглянула на него, но затем справилась с волнением и умолкла.
— Давайте для начала вернемся назад, — продолжал он. — представьте себе другого человека, примерно тех же лет, как и этот бедняга. Вспомните, в какое время прошло их детство, прежде чем они научились различать Добро и Зло. Как вы думаете, тогда они были равны в очах Божьих?
Леди кивнула.
— Итак, перед нами две различных эпохи, в которые проходили жизни сравниваемых нами людей.
384
VIII. В тенистом уголке
В первую эпоху они, по крайней мере с точки зрения моральной ответственности, были практически равны, ибо еще не могли различать добро и зло. А во вторую один из них — я беру для контраста экстремальный случай — снискал любовь и уважение окружающих. Его поведение безупречно, а имя его всегда упоминается с уважением. Жизнь другого стала непрерывной чередой ужасных преступлений, и по суровым законам этой страны он был приговорен к смертной казни. А теперь скажите, каковы были объективные причины, по которым оба этих человека во вторую эпоху своей жизни стали тем, кем стали? Один из них руководствовался внутренними мотивами, другой — внешними факторами. Эти два вида деятельности надо рассмотреть отдельно, но... я боюсь утомить вас столь прозаическими рассуждениями.
— Напротив, — отвечала леди Мюриэл, — мне очень нравится, когда обсуждаются подобные вопросы, когда они подвергаются анализу и разбору, чтобы каждый мог понять их. Некоторые книги, в которых тоже затрагиваются подобные темы, на мой взгляд, невыносимо скучны — просто потому, что идеи, излагаемые в них, носят совершенно случайный характер, нечто вроде “пришел, увидел, написал”.
— Вы меня окрыляете, — с явным удовольствием заметил Артур. — Внутренние мотивы, определяющие поведение человека в каждое мгновение его жизни, представляют собой последовательные действия его воли, то есть акт выбора между добром и злом.
— А как насчет Свободы Воли? Ты признаёшь ее? — спросил я, чтобы прояснить этот непростой вопрос.
385
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Если бы я не признавал ее, — последовал краткий ответ, — то cadit quaestio*, и не о чем было бы и говорить.
— Мы тоже! — провозгласили остальные слушатели, — я бы даже сказал — большинство, — принимая точку зрения Артура.
Он продолжал.
— Внешние причины поступков порождены окружением, тем самым, которое Герберт Спенсер называет “средой”. Но я хотел бы отметить, что человек несет ответственность за акт выбора, тогда как за среду он отвечать не может. Следовательно, если два человека, оказавшись в одинаковой ситуации и подвергаясь одинаковому нажиму, проявляют одинаковое стремление противостоять ему и выбирают добро, они будут равны в очах Божьих. Ибо если Он принял одного, то примет и другого, а если отверг одного, то отвергнет и другого.
— Бесспорно. Совершенно согласна с этим, — отозвалась леди Мюриэл.
— А если всё сведется к различию условий “среды”, то один из них может одержать победу над соблазнами, тогда как другой сорвется в темную бездну грехопадения.
— Значит, в этом случае вы не скажете, что оба они одинаково виновны в очах Божьих?
— Если я скажу это, — отвечал Артур, — мне придется отречься от веры в правосудие Божье. А теперь позвольте привести другой пример, иллюстрирующий мою позицию еще более наглядно. Допустим, один занимает в обществе высокое положение, а другой —
* Cadit quaestio (лат.) — вопрос снят.
VIII. В тенистом уголке
обыкновенный вор. Предположим, один из них стоит перед соблазном совершить какой-нибудь банальный нечестный поступок — причем он может совершить его в полной уверенности, что об этом никто никогда не узнает, и в то же время вполне может удержаться от совершения подобного поступка, сознавая, что это — несомненный грех. А другого обуревает искушение совершить ужасное — с точки зрения честных людей — преступление, ибо он подвергается сильнейшему давлению всевозможных факторов. Однако давление это не настолько сильно, чтобы совершенно избавить его от всякой ответственности. Допустим, второй совершит преступление куда более серьезное, чем первый. Да, конечно, они оба подверглись искушению, но я сказал бы, что второй в очах Божьих менее виновен, чем первый.
Леди Мюриэл печально вздохнула.
— Это способно раз и навсегда погубить саму идею Справедливости! В самом деле, вы, я думаю, разбирая дело самого ужасного убийцы, скажете, что этот убийца — самый невинный человек в суде, а судья, поддавшийся искушению вынести не совсем справедливое решение, совершает преступление, затмевающее кровавые деяния преступника!
— Разумеется, скажу, — спокойно отвечал Артур. — Возможно, это звучит парадоксально. Но на мой взгляд, самый отвратительный грех в очах Божьих — это поддаться пусть даже слабому искушению, против которого совсем нетрудно устоять, и сделать это по доброй воле, помня о заповедях Божьих. Чем можно оправдать такой грех?
— Не стану опровергать твою теорию, — вставил я. — Но она, на мой взгляд, расширяет сферу действия греха в этом мире!
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Неужели это правда? — взволнованно спросила леди Мюриэл.
— Нет, что вы! — с пафосом возразил Артур. — Мне кажется, она помогает рассеять многие тучи, нависшие над мировой историей. Когда я впервые понял это, я вспомнил, как некогда бродил но полям, повторяя про себя строку Теннисона “На свете места пет для зла!” Мысль о том, что истинная вина рода человеческого, вероятно, несравненно меньше, чем мы думаем, — что миллионы моих братьев, которые, как я думал, ввержены в бездну греха, на самом деле почти безгрешны в очах Божьих, — оказалась превыше всяких слов! После этого жизнь опять засверкала для меня всеми своими красками! “В траве сияет чистый изумруд, Сапфир дарует морю синеву!” При этих словах голос Артура задрожал, и в его глазах сверкнули слезы.
Леди Мюриэл прикрыла лицо рукой и на некоторое время умолкла.
— Прекрасная и утешительная мысль, — проговорила она, поднимая глаза. — Благодарю, Артур, что вы поделились ею со мной!
Тем временем к нам присоединился Граф, чтобы выпить чаю и сообщить неутешительные новости: в небольшой портовой крепости неподалеку от нас свирепствует лихорадка, и притом столь опасного вида, что хотя она продолжается всего два-три дня, ею заболело уже больше дюжины жителей, а жизни некоторых из них угрожает смертельная опасность.
В ответ на нетерпеливые расспросы Артура, который, естественно, проявил к этому происшествию профессиональный интерес, Граф смог сообщить тишь несущественные подробности, хотя уже встречался с местным доктором. Как оказалось, это была
388
VIII. В тенистом уголке
совсем новая болезнь — по крайней мере, в этом веке, хотя ее можно признать похожей на ужасную Чуму, сведения о которой встречаются на страницах истории: она столь же заразна и так же быстро развивается.
— Впрочем, не вижу надобности отменять наш завтрашний прием, — сказал Граф. — Никто из наших гостей не живет в зоне заражения, где, как вам известно, живут исключительно рыбаки. Так что можете смело приходить к нам.
На обратном пути Артур был молчалив и задумчив, а вернувшись домой, сразу же углубился в изучение медицинских справочников, пытаясь побольше узнать о болезни, о вспышке которой он только что услышал.
Глава девятая
ПРОЩАЛЬНЫЙ ПРИЕМ
На следующий день мы с Артуром прибыли во Дворец заранее, когда гостей еще было мало (а всего их ожидалось человек восемнадцать), и они беседовали с Графом, предоставив нам возможность переговорить с прелестной хозяйкой.
— А кто этот ученого вида джентльмен в огромных очках? — спросил Артур. — Я, кажется, прежде не встречал его здесь, не так ли?
— Верно. Это наш новый приятель, — отвечала леди Мюриэл. — Он, надо полагать, из Германии. О, он такой забавный, просто чудо! И к тому же ужасно ученый; таких я прежде не встречала — за одним-един-ственным исключением, разумеется! — поспешно добавила она, услышав, как Артур вздохнул с чувством задетого самолюбия.
— А та юная леди в синем рядом с ним, беседующая с джентльменом, похожим на иностранца? Она тоже ужасно ученая?
— Не могу сказать, — отозвалась леди Мюриэл. — Мне говорили, что она — замечательная пианистка. Надеюсь, мы еще услышим ее. Я попросила того
39°
IX. Прощальный приём
иностранца привести ее, потому что он тоже большой ценитель музыки. Он граф, француз и к тому же у него прекрасный голос!
— Наука — музыка — пение... Да, у вас и впрямь полный сбор! — заметил Артур. — Я чувствую себя весьма важной персоной, оказавшись в компании таких звезд! Я ведь тоже люблю музыку!
— Ах, нет, вовсе не полный! — отвечала леди Мюриэл. — Вы ведь не привели этих очаровательных малышей, — заметила она, повернувшись ко мне. — Он как-то раз прошлым летом приводил их к нам в гости, — сказала она, обратившись к Артуру. — Боже, как они милы! Просто прелесть!
— Не могу не согласиться, — заметил я.
— Так что ж вы не захватили их? Вы же обещали папе, что приведете детей.
— Прошу извинить, — отвечал я, — но это было просто не с моих силах. — На этом я думал и закончить свои оправдания, но тут меня охватило поистине непередаваемое чувство крайнего изумления. Я услышал себя как бы со стороны, и какой-то голос во мне продолжал: “однако они появятся немного позже”. И эти слова слетели с моих губ!
— О, я так рада! — воскликнула леди Мюриэл. — Мне просто не терпится познакомить с ними моих друзей! И когда же их можно ожидать?
Я молча потупился. Единственным честным ответом было бы признать: “Это не мои слова. Я не хотел говорить ничего подобного. Они не придут!” Увы, мне не хватило мужества признаться в этом. Приобрести репутацию сумасшедшего проще простого, а вот избавиться от нее почти невозможно, и у меня не было никаких сомнений, что такого признания
39'
Сильвия и Бруно. Часть вторая
было бы вполне достаточно, чтобы вынести заключение: “de lunatico inquirendo”*.
Леди Мюриэл, по-видимому, подумала, что я просто не расслышал ее вопроса и, повернувшись к Артуру, заговорила с ним о чем-то постороннем, так что я получил возможность прийти в себя от изумления и стряхнуть знакомое “феерическое” настроение, возникшее во мне.
Когда вокруг всё снова стало вполне реальным, я услышал, как Артур говорит:
— Боюсь, тут уж ничего не поделаешь: их число ограничено.
— Очень печально, если это так, — заметила леди Мюриэл. — Подумать только, сегодня уже невозможно найти новую мелодию. И то, что люди величают “самой последней песенкой”, напоминает мне мелодии, которые я слышала еще ребенком!
— Рано или поздно настанет день — если, конечно, наш мир к тому времени не погибнет, — проговорил Артур, — когда все возможные мелодии будут сочинены, все шарады и каламбуры разгаданы, (при этих словах леди Мюриэл принялась заламывать руки на манер королевы из старинной трагедии), и, что самое печальное, будут написаны все возможные книги! Увы, количество слов ведь ограничено.
— Тогда авторов будет просто невозможно отличить, — заметил я. — И вместо того, чтобы сказать “Какую бы книгу мне написать?”, автор будет спрашивать себя: “Какими словами мне воспользоваться?” Согласитесь, различие просто пугающее!
Леди Мюриэл с улыбкой поглядела на меня.
* dе lunatico inquirendo (лат.)— признать сумасшедшим.
392
IX. Прощальный приём
— Зато сумасшедшие смогут преспокойно писать новые книги, не так ли? — продолжала она. — Они ведь не смогут повторить книги нормальных людей!
— Верно, — отвечал Артур. — Но и их книги рано или поздно будут исчерпаны. Ведь количество сумасшедших книг столь же ограничено, как и количество самих безумцев.
— Ну, их с каждым годом становится всё больше и больше, — вмешался напыщенный джентльмен, в котором я узнал самозванного тамаду прошлогоднего пикника.
— Да, так говорят, — отвечал Артур. — И когда девяносто процентов из нас станут сумасшедшими, — (было заметно, что он плохо представляет себе, что говорит), — психиатрические лечебницы начнут выполнять свою главную задачу.
— Какую же? — спросил напыщенный джентльмен.
— Служить приютом для здоровых! — отвечал Артур. — Мы поселимся в них, а сумасшедшие могут идти куда им вздумается. Конечно, возникнет неразбериха и всё такое. На железных дорогах то и дело будут случаться аварии, паровозы начнут взрываться, большинство городов сгорит дотла, большинство судов пойдет ко дну...
— А большинство жителей будет убито, — пробурчал напыщенный джентльмен, расстроенный столь мрачной перспективой.
— Вне всякого сомнения, — отвечал Артур. — И в конце концов количество сумасшедших опять станет меньшим, чем число здоровых. Тогда мы выйдем из больниц, а их упрячем туда, и дела опять примут нормальный оборот!
393
Сильвия и Бруно. Часть вторая
Напыщенный джентльмен помрачнел, закусил губы и скрестил руки на груди.
— Да он просто издевается над нами! — пробормотал он себе под нос, словно не в силах понять, как же ему быть дальше.
Тем временем съехались и остальные гости, и обед начался. Артур, разумеется, разговаривал с леди Мюриэл, а я удобно устроился по другую руку от него. Другой моей соседкой по банкету оказалась некая пожилая, хмурого вида леди (с которой мне не доводилось встречаться и имя которой, когда нас представили друг другу, тотчас вылетело у меня из головы. Я помнил только, что оно напоминало кентавра).
Как оказалось, она была знакома с Артуром, и доверительным тоном высказала мне свое мнение о том, что “этот молодой человек — страшный спорщик”. Артур, со своей стороны, казалось, делал всё, чтобы оправдать данную ему характеристику. Услышав, как леди заявила: “Я никогда не пью вина перед супом!” (эта реплика была обращена не столько ко мне, сколько ко всему обществу, ибо почиталась темой, представляющей общий интерес), он немедленно ринулся в бой, то бишь спор, спросив ее: “Значит, вы полагаете, что собственность начинается с тарелки супа, а?”
— Это мой суп, — язвительно возразила леди, — а тот, что перед вами — ваш.
— Вне всякого сомнения, — отвечал Артур, — но с какого момента я могу считаться его владельцем? Пока он еще не разлит по тарелкам, он является собственностью нашей хозяйки, когда его в супнице несут к столу, он поступает во временное распоряжение слуги. С какого же момента он становится моим? Когда я прошу налить мне супа? Или когда тарелку
394
IX. Прощальный прием
ставят передо мной? А может — когда я съедаю первую ложку?
— Боже, какой спорщик! — только и сказала пожилая леди, на этот раз — несколько громче, чтобы всё Общество могло слышать ее мнение.
Артур насмешливо улыбнулся.
— Ставлю шиллинг, — проговорил он, — что даже такой Выдающийся Законовед, как вы (о, слова, оказывается, можно произносить так, чтобы заглавные буквы ясно выделялись!), не сможет мне ответить!
— Я никогда не держу никаких пари! — язвительно отозвалась леди.
— Даже на шесть пенсов за вистом?
— Никогда! — повторила она. — Вист сам по себе игра невинная, но в него играют на деньги! — Сказав это, она вздрогнула.
Артур опять стал серьезным.
— Боюсь, я не разделяю вашу точку зрения, — проговорил он. — Я как раз считаю, что введение мелких ставок в карточной игре явилось одним из наиболее социально значимых решений общества.
— Почему это? — спросила леди Мюриэл.
— Да потому, что оно раз и навсегда выводит карты из категории игр, в которых возможно жульничество. Вы только поглядите, как деморализовал Общество самый обыкновенный крокет. Люди начинают ужасно мошенничать и плутовать, а стоит их только поймать за руку, они смеются, называя это невинной шалостью. Но когда на кон поставлены деньги, дело обстоит совсем иначе. Шулер — это не просто шутник. Когда человек садится за карты и бессовестно обирает своих друзей, он вовсе не шутит; в противном случае пусть считает шуткой, если его спустят с лестницы!
395
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Ну, если бы все джентльмены думали о дамах так дурно, — с горечью заявила моя соседка, — в мире было бы слишком мало... ужасно мало... — Она замешкалась, подбирая нужное слово, и наконец нашла его. — ...медовых месяцев!
— Напротив, — возразил Артур, и на его лице опять появилась задорная улыбка, — если бы люди приняли мою теорию, число медовых месяцев — правда, несколько иного рода — резко возросло бы!
— А можно мне узнать, что это за новый вид медового месяца? — поинтересовалась леди Мюриэл.
— Допустим, X — джентльмен, — начал Артур, слегка возвысив голос, поскольку он успел заметить, что вокруг него образовалась аудитория из шести слушателей, включая и Господина, сидевшего по другую руку от моей задиристой соседки. — Допустим, X — джентльмен, a Y — леди, которой он собирается сделать предложение. И он предлагает устроить как бы пробный медовый месяц. Предложение принято. И молодая чета, в сопровождении тетушки или бабушки Y на правах компаньонки, на целый месяц отправляется в путешествие, во время которого они могут вдоволь нагуляться под луной и побеседовать tete-a-tete. И каждый из них за эти четыре недели может узнать характер своего партнера куда лучше, чем за долгие годы встреч при соблюдении всех формальностей, диктуемых Обществом. И лишь после возвращения X, наконец, решает, по-прежнему ли он намерен предложить Y руку и сердце!
— Уверяю вас, в девяти случаях из десяти, — заявил напыщенный джентльмен, — он не захочет этого делать!
396
IX. Прощальный прием
— Что ж, тогда это позволит в девяти случаях из десяти, — отозвался Артур, — предотвратить несчастливый брак и спасти обоих от нищеты и страданий!
— По-настоящему неудачные браки, — заметила пожилая леди, — это браки, заключенные без достаточной финансовой основы, или, проще сказать, денег. Любовь может прийти и потом. Деньги — вот с чего надо начинать!
Это замечание было воспринято Обществом как своего рода благое пожелание, и поскольку никто не стал особенно возражать, разговор на какое-то время коснулся темы денег. Вскоре гости опять оживились: на столе появился десерт, слуги ушли, и Граф пустил по кругу бутылку старого вина.
— Мне очень приятно видеть, что вы придерживаетесь старых добрых обычаев, — обратился я к леди Мюриэл, наполняя ее бокал. — Как это замечательно — еще раз испытать то чувство умиротворения, которое возникает у вас, когда слуги выходят, и вы можете беседовать, не чувствуя за плечом присутствия постороннего человека, который то и дело предлагает всевозможные блюда. Насколько приятнее самому наливать вина дамам и передавать соседям всё, что они пожелают!
— В таком случае велите этим доносчикам выйти, — заметил толстый краснощекий джентльмен, сидевший рядом с нашим напыщенным приятелем. — Я так просто мечтаю, чтобы их не было — ну хотя бы какое-то время!
— Да, это весьма неприятное новшество, — отвечала леди Мюриэл. — заставлять слуг разносить вина за десертом. Дело в том, что они всегда подходят не
397
Сильвия и Бруно. Часть вторая
IX. Прощальный приём
с той стороны, что, разумеется, неизменно приносит неудачу всем присутствующим!
— Лучше уж подходить не с той стороны, чем не подходить вовсе! — заметил наш гость. — Не угодно ли вам наливать самому? (Эти слова были обращены к краснощекому джентльмену). — Надеюсь, вы — не трезвенник?
— Именно! В самую точку! — отвечал он, отодвигая бутылки. — В Англии на всякие спиртные напитки тратится денег вдвое больше, чем на продукты питания. Прочтите эту листовку. (Какой чудак не носит при себе полные карманы всевозможной чепухи?) — Диаграммы разных цветов соответствуют расходам на различные виды продуктов питания. Обратите внимание на три самых высоких. Затраты на масло и сыр: тридцать пять миллионов; на хлеб: семьдесят миллионов; на хмельные напитки и ликеры: сто тридцать шесть миллионов! Будь моя воля, я закрыл бы все до одной пивные и кабаки по всей стране! Поглядите на карточку и прочтите, что на ней написано. Вот на что уходят все деньги!
— А вы случайно не видели Антитрезвенническую Листовку, а? — невинным тоном спросил Артур.
— Увы, сэр, нет! — с любопытством отозвался оратор. — И как она выглядит?
— Да почти так же, как ваша. И цветные колонки точно такие же. Только вместо слов “На что тратятся деньги” написано “Доходы, полученные от продажи”, а вместо “Вот на что уходят деньги” — “Вот откуда поступают деньги!”
Краснощекий джентльмен отвернулся, по-видимому, считая, что с Артуром попросту не о чем говорить. Леди Мюриэл решила вступиться за него.
— Значит, вы придерживаетесь взгляда, — спросила она, — что сторонники трезвости смогут активнее пропагандировать ее, если сами станут трезвенниками?
— Разумеется! Я в этом убежден! — отвечал краснощекий джентльмен. — И вот пример из жизни, — заявил он, доставая газетную вырезку. — Если позволите, я прочту письмо одного трезвенника. “Издателю. Досточтимый сэр! Я тоже пил, но весьма умеренно. Однажды я узнал, что по соседству живет горький пьяница. Я отправился к нему. - Брось пить, - заявил я, - пьянство погубит твое здоровье! - Но ведь ты тоже пьешь ? - возразил он. - Почему же мне нельзя! - Верно, - согласился я, - но я знаю меру и могу вовремя остановиться. — Но он отмахнулся от меня: - Ты пьешь по-своему, — заметил он, - вот и я хочу пить по-своему. Проваливай!” - И тогда я понял, что для того, чтобы убедить его отказаться от пьянства, я должен перестать пить сам. И с того дня я не беру в рот ни капли спиртного!”
— Вот! Что вы на это скажете? — заявил оратор, окинув нас торжествующим взором и предлагая всем желающим ознакомиться с вырезкой.
— Как забавно! — воскликнул Артур, когда вырезка попала ему в руки. — А вам не случалось на прошлой неделе читать одно письмо о том, как полезно вставать рано? Оно подозрительно похоже на ваше!
Краснощекий джентльмен был весьма удивлен.
— Откуда вы его взяли? — спросил он.
— Позвольте прочесть его вам, — продолжал Артур. С этими словами он вытащил из кармана пачку бумаг, порылся в них и начал читать. — “Издателю. Досточтимый сэр! Я люблю поспать, но обычно сплю весьма умеренно. Однажды я узнал, что мой сосед спит слишком много. Я отправился к нему. - Перестань валяться в постели, - заметил
398
399
Сильвия и Бруно. Часть вторая
я. - Это вредно для твоего здоровья. - Ты ведь тоже ложишься в постель, - возразил он, - почему же мне нельзя? - Верно, - согласился я, - но я знаю меру и всегда встаю рано утром. - Он отвернулся от меня. — Ты спишь по-своему, - пробурчал он, - вот и я хочу спать по-своему. Проваливай!” - И тогда я понял, что для того, чтобы убедить его не валяться в постели, я должен сам отказаться от сна. С того дня я больше не ложусь в постель!”
Артур сложил письмо и убрал его обратно в карман, а затем опять поглядел на вырезку. Никто из нас не посмел засмеяться, ибо краснолицый джентльмен сильно рассердился и даже обиделся.
— Не вижу ничего общего! — буркнул он.
— Умеренно пьющие никогда не напишут ничего подобного! — мягко заметил Артур. На этот раз засмеялись все, даже язвительная леди.
— Но чтобы устроить безупречный прием, нужно много всяких вещей! — заметила леди Мюриэл, которой не терпелось переменить тему разговора. — Послушайте, Господин! Что вы думаете о безупречном приеме, а?
Почтенный джентльмен с улыбкой поглядел на гостей; его гигантские очки казались еще более гигантскими, чем обычно. — Безупречном приеме? — переспросил он. — Прежде всего его должна украшать своим присутствием наша хозяйка!
— Это само собой разумеется, — прервала она его. — А что же еще?
— Я мог бы рассказать вам о том, что я видел у себя на ро... то есть в стране, где мне довелось побывать.
Он сделал небольшую паузу, с задумчивым видом уставившись на потолок. На его лице появилось странное выражение, что я начал было опасаться,
IX. Прощальный приём
что он погрузится в грезы, то есть обычное свое состояние.
— Если говорить кратко, причиной неудачи порядочных приемов является недостаток — не мяса или вина, — а тем для беседы.
— Ну, на наших английских приемах, — заметил я, — в чём в чём, а в разговорах недостатка не бывает!
— Прошу прощения, — почтительно возразил Господин, — я не говорю “разговоры”. Я сказал “беседы”. У нас просто неизвестны такие темы, как погода, политика или местные передряги. Они либо банальны, либо вызывают споры. А для настоящей беседы нужна тема и интересная, и новая. Для этого у нас существует несколько программ: “Движущиеся Картины”, “Дикие Твари”, “Движущиеся Гости” и “Вращающийся Юморист”. Впрочем, последняя больше подходит для небольшой компании.
— Давайте рассмотрим их как четыре отдельных главы! — предложила леди Мюриэл, которую весьма заинтересовал рассказ гостя. Тем временем большая часть гостей собралась за столом, разговоры не клеились, и головы присутствующих подались вперед. Всем хотелось послушать Господина.
— Глава первая! Движущиеся Картины! — провозгласил серебристый голосок нашей хозяйки.
— Банкетный стол имеет форму кольца, — начал свой рассказ Господин. Голос его звучал негромко и мечтательно, но в наступившей тишине было отчетливо слышно каждое слово. — Гости рассаживаются как с внешней, так и с внутренней стороны кольца, забираясь на свои места по винтовой лестнице из нижней комнаты. В середине кольца устроены рельсы, и специальный механизм движет по ним особые
401
Сильвия и Бруно. Часть вторая
каретки с картинами — по две на каждой. Картины смотрят в противоположные стороны. За время обеда каретки совершают вокруг стола два полных круга; как только они закончат один круг, слуги меняют картины местами, так что каждый гость может увидеть все до последней картины!
Он умолк. Воцарилась мертвая тишина. Леди Мюриэл была вне себя от удивления.
— Да-да, я совсем забыла, — воскликнула она, — я ведь должна объявлять перемену картин! Ах, это моя вина, не так ли? — заметила она в ответ на вопросительный взгляд Господина. — Я и думать забыла о своих обязанностях! Итак, глава вторая! Дикие Твари!
— Мы считаем, что Движущиеся Картины несколько монотонны, — продолжал Господин. — Гостям надоедает весь обед рассуждать о высоком Искусстве, и мы вместе с цветами (которые мы тоже ставим на стол) выставляем на всеобщее обозрение и живую мышку, и жука, и паучка (леди Мюриэл вздрогнула от отвращения), и осу, и жабу, и змею (“Папа! — воскликнула леди Мюриэл. — Ты слышишь?!”), так что у нас появляется множество тем для беседы!
— А если она вас укусит... — начала было пожилая леди.
— Да они все на привязи, мадам! — Опять воцарилась тишина.
— Глава третья! — провозгласила леди Мюриэл. — Движущиеся Гости!
— Впрочем, рано или поздно надоедают и Дикие Твари, — продолжал оратор. — Мы предлагаем гостям самим выбрать какую-нибудь темы и, чтобы они не скучали, стараемся почаще менять их. У нас
402
IX. Прощальный приём
есть стол в виде сдвоенных колец. Так вот, внутреннее кольцо медленно вращается вместе с гостями. И каждый из гостей за внутренним столом-кольцом на какое-то время встречается лицом к лицу с сидящими за внешним столом. О, это очень забавно: рассказать начало истории одному из соседей, а ее конец — другому, но во всяком деле, сами знаете, есть свои недостатки.
— Глава четвертая! — объявила леди Мюриэл. — Вращающийся Юморист!
— Эта забава больше подходит для небольшой компании. Мы накрываем огромный круглый стол с проемом в центре — как раз для одного гостя. Сюда мы приглашаем нашего лучшего рассказчика. Он медленно поворачивается по кругу, обращаясь к каждому из гостей, и без умолку рассказывает всякие анекдоты!
— Ну, мне это не нравится! — пробурчал напыщенный джентльмен. — Вертеться весь вечер! Того и гляди, голова закружится! Я бы ни за что не согласился... Он до того ясно представил себе это, что у него и впрямь закружилась голова. Он поспешно выпил глоток вина и закашлялся.
Впрочем, Господин не обратил на него никакого внимания: он опять погрузился в свои грезы. Леди Мюриэл подала условный знак, и все дамы поднялись из-за стола и вышли.
Глава десятая
РАССУЖДЕНЬЕ О ВАРЕНЬЕ
Когда последняя дама поспешно вышла из зала, Граф, сидевший во главе стола, отдал по-военному короткий приказ:
- Джентльмены! Прошу поближе ко мне! - И когда мы, повинуясь неожиданной команде, собрались вокруг него, напыщенный джентльмен облегченно вздохнул, налил себе полный бокал, залпом осушил его и взялся за одну из своих излюбленных тем. - Слов нет, они просто очаровательны! Очаровательны, но уж слишком легкомысленны! Они, так сказать, тянут нас вниз, на более низкий уровень. Они...
— А что, разве не каждое местоимение требует после себя существительного? — деликатно заметил Граф.
— О, прошу прощения, — слегка смутившись, проговорил напыщенный джентльмен. — О существительном я и забыл. Я имел в виду дам. Конечно, мы сожалеем, когда их нет с нами. Зато без них мы можем сосредоточиться. Наша мысль свободна! При них мы вынуждены довольствоваться всякими тривиальными темами: искусством, литературой, поли-
404
X. Рассужденье о варенье
тикой и так далее. Ясно, что о таких вещах можно говорить только с дамами. Но мужчине, если он в здравом уме, — (он строго взглянул на присутствующих, словно ожидая возражений) — и в голову не придет заговорить с дамой о ВИНЕ! — С этими словами он налил себе бокал портвейна, откинулся на спинку стула и медленно поднес бокал к глазам, чтобы полюбоваться вином на свет. — Марочное, ваша светлость? — спросил он, обращаясь к хозяину. Граф назвал год.
— Так я и думал. Здесь важна любая мелочь. Цвет, пожалуй, чуть бледноват. Крепость сомнений, не вызывает. А что касается букета...
Ах, этот волшебный Букет! Как странно вовремя прозвучало это магическое слово! В моей памяти, словно в волшебном сне, мгновенно возникли малыш-попрошайка, кувыркающийся на пыльной дороге, и очаровательная девочка, прижавшаяся ко мне — бедное больное создание! — а сквозь эту полудремоту, словно назойливый колокольчик, настойчиво звучал голос славного знатока ВИН!
Правда, теперь его голос казался мне каким-то странным, словно доносящимся из сна.
— Нет и нет, — проговорил он, - и почему только, пытаясь восстановить оборванную нить беседы, люди обычно начинают с односложных междометий? После долгих размышлений я пришел к выводу, что рассматриваемый объект практически таков же, как и у школьника, когда тот, долго и упорно решая какую-нибудь задачку по арифметике, вконец запутывается в ней и, в отчаянии схватив губку, стирает написанное и начинает всё сначала. Точно так же и сбитый с толк)' оратор, устраняя всё лишнее, что мешает его
405
Сильвия и Бруно. Часть вторая
рассказу, направляет разговор в новое русло и предлагает что-нибудь новенькое. — Нет, — заявляет он, — ничто не может сравниться с вишневым вареньем. Вот что я вам скажу!
— Ну, далеко не во всём! — воскликнул невысокий джентльмен. — Если говорить о густоте цвета, признаюсь, оно не имеет равных. Но что касается изысканности полутонов и всего того, что мы называем сложной гармонией аромата, — на мой взгляд, лучше всего — малиновое!
— Позвольте вставить всего одно слово! — вмешался краснощекий джентльмен, чуть запинаясь от возбуждения. — Этот вопрос слишком серьезен, чтобы его могли решать Любители-Дилетанты! А я хочу познакомить вас с точкой зрения Профессионала — быть может, самого искушенного из всех ценителей варенья на свете! Он, насколько я знаю, указывает на банке дату созревания клубничного варенья — с точностью до дня — вплоть до первой пробы! Так вот, я задал ему примерно тот же вопрос, который вы обсуждаете. И вот что он ответил: “вишневое варенье обладает лучшей гаммой аромата, клубничное не имеет себе равных на языке, буквально лаская его, а если говорить о сахаристости, то первое место по праву принадлежит абрикосовому!” Метко подмечено, не так ли?
— Просто превосходно! — воскликнул невысокий джентльмен.
— Я отлично знаю вашего друга, — проговорил напыщенный джентльмен. — Как ценитель варенья он не имеет себе равных! Но я не думаю...
В этот момент гостей словно прорвало, и слова джентльмена затерялись в пестром хоре похвал, которые
406
X. Рассужденье о варенье
присутствующие расточали своим любимым сортам варенья. Наконец послышался негромкий, но властный голос хозяина.
— Пойдемте к нашим дамам! — предложил он. Эти слова буквально вернули меня к жизни, ибо последние несколько минут я чувствовал, что меня опять охватывает “феерическое” настроение...
— Странный сон! — подумал я, когда мы поднимались наверх. — Взрослые, почтенные люди, а обсуждают на полном серьезе, словно это вопрос жизни и смерти, безнадежно тривиальные вкусовые качества заурядных лакомств, не затрагивающие никаких высших функций, кроме нервов языка и нёба! Каким забавным зрелищем был бы разговор о таких пустяках в реальной жизни!
На полпути в гостиную экономка подвела ко мне моих маленьких друзей, одетых в самые изысканные вечерние костюмы, которые только можно себе представить. В ожидании приятного вечера дети буквально сияли от радости; я никогда еще не видел их такими счастливыми. И это, как ни странно, не вызвало у меня ни малейшего удивления, а напротив, даже повергло в апатию, с которой обычно встречаешь всё происходящее во сне. Мне только не терпелось поглядеть, как дети будут себя чувствовать в новой обстановке светского приема. Я совсем забыл, что придворная жизнь в Чужестрании послужила им отличной школой — ничуть не хуже школы светских приличий в реальном мире.
Лучше всего, подумалось мне, сперва познакомить их с какой-нибудь добродушной гостьей. Я остановил свой выбор на молодой особе, о виртуозной игре на фортепьяно которой я был весьма наслышан.
407
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Вы наверняка любите детей, — проговорил я. — Позвольте представить вам моих маленьких друзей. Это Сильвия, а это — Бруно.
Молодая особа грациозно поцеловала Сильвию. Затем она собралась было расцеловать и Бруно, но тот резко отпрянул назад.
— Я впервые их вижу, — заметила леди. — Откуда вы, мои дорогие?
Я посчитал такой вопрос вполне уместным и, боясь, что он может смутить Сильвию, поспешил ответить за нее.
— О, они прибыли издалека и пробудут здесь всего лишь один вечер.
— Издалека? И сколько же это миль? — настаивала великая пианистка.
Сильвия задумалась.
— Одна или даже две, — смущенно отвечала она.
— А то и одна-три, — подсказал Бруно.
— “Одна-три” не говорят, — поправила его сестра.
Молодая особа кивнула.
— Сильвия совершенно права. У нас не принято говорить “одна-три мили”.
— Ну, если говорить так почаще, то будет принято, — возразил Бруно.
Теперь настал черед смущаться молодой особе.
— Из молодых, да ранний! — прошептала она про себя. — Ты ведь не старше семи, малыш? — заметила она вслух.
— Зачем так много, — отвечал Бруно. — Я — один, и Сильвия — тоже. Мы с Сильвией — это два. Сильвия научила меня считать.
— Ах, малыш, я вовсе не собираюсь вас считать! — со смехом отвечала леди.
408
X. Рассужденье о варенье
— Значит, вы просто не умеете считать? — возразил Бруно.
Молодая особа закусила губу.
— Боже! Подумать только, какие вопросы он задает! — негромко проговорила она, что называется, “в сторону”.
— Бруно, перестань! — укоризненно заметила Сильвия.
— Перестать что? — отозвался малыш.
— Перестань задавать такие вопросы!
— Какие вопросы? — поинтересовался Бруно.
— На которые она не смогут ответить, — прошептала девочка, смущенно взглянув на молодую особу и забыв о всяких правилах грамматики.
— Ай-ай! Так не говорят! — с торжеством воскликнул Бруно. Затем он повернулся к молодой особе, приглашая ее разделить его триумф. — Я всегда говорил ей, что нельзя сказать “гОуЬизонтик”!
Молодая особа сочла за благо вернуться к арифметике.
— Когда я говорила “не старше семи”, я не имела в виду, что ты “старше семи детей”. Я хотела спросить — сколько тебе лет.
— Лет? — переспросил Бруно. — Столько же, сколько и зим!
— Ну, хорошо. Значит, ты — Сильвиин? — продолжала молодая особа, решив переменить тему.
— Нет, никакой я не Сильвиин! — задумчиво отозвался малыш. Подбежав к сестре, он обнял ее и прошептал: — Это она — моя! Моя и ничья больше!
— Да, кстати, — проговорила леди. — Знаешь, у меня есть маленькая сестренка; она как раз ровесница твоей Сильвии. Я просто уверена, что они полюбят друг дружку.
4°9
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Да, пожалуй, это будет полезно для них обеих, — задумчиво проговорил Бруно. — Тогда, чтобы причесаться и заплести косички, им незачем будет глядеть в зеркало.
— Почему это, малыш?
— Да потому, что они вполне послужат зеркалами друг дружке! — воскликнул Бруно.
В этот момент леди Мюриэл, стоявшая рядом, слушая этот удивительный диалог, прервала малыша и спросила, не порадует ли молодая особа своим искусством присутствующих. И дети следом за ней направились к фортепьяно.
Артур подошел и уселся рядом со мной.
— Если молва говорит правду, — прошептал он, — мы получим истинное наслаждение! — И через миг в воцарившейся тишине зазвучала музыка.
Леди и впрямь оказалась из тех пианисток, которых Свет почтительно величает блестящими. Она исполняла одну из самых гармоничных симфоний Гайдна с таким мастерством, которое приобретается только годами упорных занятий под руководством лучших наставников. Поначалу ее игра казалась мне верхом совершенства, но буквально через несколько минут я поймал себя на мысли: Чего же ей недостает? Почему ее игра не доставляет мне ожидаемого удовольствия?
Я стал напряженно вслушиваться в каждую ноту, и загадка объяснилась весьма просто. Увы, это было почти идеальное механическое воспроизведение партитуры — и ничего больше! Разумеется, в ее игре не бьыо ни одной фальшивой ноты: она слишком хорошо владела своим искусством, чтобы ошибиться; однако порой возникало чувство, что
410
X. Рассужденъе о варенье
исполнительница вообще лишена слуха: настолько невнятно проигрывала она наиболее изысканные пассажи, словно показывая, что аудитория не кажется ей заслуживающей особых стараний. Она играла до такой степени механически и монотонно, что душа музыки бесследно ускользала от слушателей. Оставалось лишь некоторое раздражение — и ничего более. Когда же леди исполнила финал и взяла последний аккорд, ударив по клавишам с такой силой, словно хотела порвать струны на бедном инструменте, я не посчитал нужным присоединиться к хору голосов, произносивших вокруг меня банальное “Благодарим вас!”
Леди Мюриэл на минутку подошла к нам.
— Очаровательно, не правда ли? — с задорной улыбкой шепнула она Артуру.
— Увы, нет! — отвечал он. Благородная простота его тона несколько смягчила суровую резкость ответа.
— Помилуйте! Такое замечательное исполнение, а вы... — настаивала она.
— Пусть получает то, что заслужила, — вздохнув, отвечал Артур. — Жаль, что люди настолько помешаны на столичных...
— Ну, вы, кажется, несете совершеннейшую чушь! — воскликнула леди Мюриэл. — В конце концов, вы любите музыку или нет? Отвечайте!
— Люблю ли я музыку? — проговорил Доктор. — Дорогая моя Мюриэл, есть музыка и музыка. Ваш вопрос совершенно неуместен. Это всё равно что спросить: Любите ли вы людей?
Леди Мюриэл закусила губку, побледнела и даже топнула ножкой. Столь драматическая демонстрация
Сильвия и Бруно. Часть вторая
ее темперамента успеха не имела. Зато реплика Артура задела одного из присутствующих, а именно — Бруно: малыш с пафосом настоящего миротворца подбежал и воскликнул: “Ялюблю людей!”
Артур нежно погладил его по головке.
— Что я слышу? Любишь? Неужели всех? — с улыбкой спросил он.
— Нет, конечно, не всех, — уточнил Бруно. — Я люблю... Сильвию... леди Мюриэл... и еще его (он указал пальчиком на Графа)... и вас, и вас тоже!
— Нельзя показывать на людей пальцем, — заметила Сильвия. — Это ужасно грубо.
— Значит, в мире Бруно, — проговорил я, — заслуживают упоминания только четверо!
— В мире Бруно! ... — задумчивым тоном повторила леди Мюриэл. — В этом прекрасном, полном цветов мире... Трава там всегда зеленая, веет ласковый ветерок, а грозовые тучи никогда не закрывают солнце. Там нет ни диких зверей, ни пустынь...
— Ну, пустыни там должны быть, — решительно возразил Артур. — Мой идеальный мир без них просто не обойдется!
— Боже! И зачем вам нужна пустыня? — удивленно спросила леди Мюриэл. — Неужели в вашем идеальном мире есть место для дикой пустыни?
Артур улыбнулся.
— Разумеется, есть! — отвечал он. — Пустыня даже более необходима, чем железные дороги, и скорее ведет к всеобщему счастью, чем колокольный звон, зовущий к утрене!
— И всё же — зачем вам она понадобилась?
— Чтобы учиться музыке, — отвечал он. — Всех юных леди, не имеющих слуха, но упорно желающих
412
X. Рассужденье о варенье
учиться, каждое утро можно было бы отправлять в соседнюю пустыню, лежащую в каких-нибудь двух-трех милях от дома. Там каждая из них сможет найти уединенную комнатку с недорогим подержанным пианино... И пусть себе играет на здоровье хоть весь день, не усугубляя и без того невыносимые страдания человечества!
Леди Мюриэл испуганно оглянулась, боясь, как бы кто не услышал эти варварские комплименты. К счастью, великая пианистка была далеко.
— Во всяком случае, вы хотя бы не будете отрицать, что она прелестна? — вздохнула леди.
— О, что вы! Конечно! Если хотите знать, она прелестна как eau sucrée*, — и столь же интересна!
— Нет, вы решительно неисправимы! — заявила леди Мюриэл и повернулась ко мне. — Надеюсь, вы согласны, что миссис Миллс — интересная собеседница?
— Значит, ее так зовут? — отвечал я. —А я-то полагал, что ее имя хоть немного подлиннее...
— Так и есть. И если вы обратитесь к ней “миссис Миллс”, вы рискуете навлечь на себя ее гнев, ибо полное ее имя звучит так: “миссис Эрнест-Аткинсон-Миллс”!
— Значит, она — одна из тех мнимых грандесс, — заметил Артур, — которые полагают, что дефисы между христианскими именами их супруга придают им неотразимый аристократический шарм. Одного имени им кажется совершенно недостаточно!
Тем временем в зале собралась целая уйма народа: гости, приглашенные на прощальный прием, начали съезжаться, и леди Мюриэл на правах хозяйки
* Eau sucrée (франц.) — сахарный сироп.
Сильвия и Бруно. Часть вторая
дома пришлось встречать их, что она и делала с неподражаемым радушием. Сильвия и Бруно, стоявшие рядом с ней, с интересом наблюдали за происходящим.
— Надеюсь, вам понравились мои друзья? — обратилась она к детям. — И особенно мой старинный друг Господин (“Как-то он будет выглядеть на этот раз? — подумал я. — Ба, да вот и он!”). Видите вот того пожилого джентльмена в очках и с длинной бородой?
— О, это весьма почтенный джентльмен! — отвечала Сильвия, не сводя глаз с Господина, который преспокойно уселся в уголке, поглядывая на гостей через свои громадные очки. — Какая у него замечательная борода!
— А как он сам себя называет? — шепотом поинтересовался Бруно.
— Так и называет “господин”, — громким шепотом отозвалась девочка.
Бруно нетерпеливо покачал головой. — А вот и нет! Госп-один! Не станет же он уверять себя, что он один такой во всем государстве! Нет, как его настоящее имя, мистер сэр?
— Это единственное его имя, которое мне известно, — отвечал я. — Ты прав, он держится в одиночестве. К его сединам надо относиться с уважением!..
— Я уважаю его самого, а не его одиночество или седины, — возразил Бруно. — Но при чем тут одиночество? Оно ведь не может ничего чувствовать!
— Мы уже встречались с ним, — вставила Сильвия. — Мы как раз играли с Нероном! О, это так здорово — превратить такую псину в невидимку! А на
44
X. Рассужденъе о варенье
обратном пути мы и встретили этого почтенного джентльмена.
— Ну, в таком случае пойдем к нему и развеем его одиночество, — проговорил я, — может быть, вы узнаете, как он сам себя называет.
Глава одиннадцатая
ЧЕЛОВЕК С ЛУНЫ
Дети охотно согласились. Держа их за руки, я направился в уголок, где мирно восседал Господин.
— Надеюсь, дети вам не помешают? — начал было я.
— Старость и младость обоим не в радость! — с готовностью отозвался джентльмен, улыбнувшись своей неотразимой улыбкой. - А ну-ка, поглядите на меня, дети мои! Вы ведь принимаете меня за глубокого старика, не так ли?
На первый взгляд его лицо таинственным образом напомнило мне “Профессора”: он выглядел весьма моложаво; но, заглянув в темные бездны его огромных глаз, я понял, что он стар как мир. Его глазами глядел на нас некто, живший несколько веков назад.
— Ну, глубокий или нет, я не знаю, — отвечал Бруно, когда дети, привлеченные добродушным голосом, подошли поближе. — Мне кажется, вам года восемьдесят три...
— Какая точность! — воскликнул Господин.
— Выходит, малыш не ошибся? — спросил я.
XI. Человек с Луны
— Видите ли, есть некие причины, — мягко отозвался Господин, — по которым я избегаю называть и даже упоминать имена, места и даты. Единственное, что я могу себе позволить, — это сказать, что период между ста шестьюдесятью пятью и ста семьюдесятью пятью годами — самая безопасная полоса в жизни.
— И как же вы это узнали? — спросил я.
— А вот как. Вы наверняка считали бы плавание самым безопасным развлечением, если бы не знали, что пловцы нередко тонут. Но я готов поручиться, что вам не доводилось слышать, чтобы в этот период, то есть между 165 и 175 годами, кто-нибудь умер, верно?
— Понимаю вас, — отвечал я. — Но, боюсь, исходя из этого же принципа, вам не удастся доказать, что плавание — дело безопасное. Ведь сообщения об утонувших — отнюдь не редкость.
— В моей стране, — возразил Господин, — утонувших просто не бывает.
— Что же, у вас нет глубоких водоемов?
— Сколько угодно! Но утонуть в них просто невозможно. Дело в том, что мы легче воды. Если позволите, я объясню, — добавил он в ответ на мой удивленный взгляд. — Допустим, вы хотите устроить состязания голубей определенного цвета и облика, и из года в год отбираете только тех, которые ближе всего отвечают вашим критериям, и разводите их, а от других избавляетесь.
— Так мы и делаем, — отвечал я. — Мы называем это “искусственным отбором”.
— Именно, — согласился Господин. — Так вот, мы тоже на протяжении многих веков отбирали самых легких, и теперь все у нас стали легче воды.
— И что же, вы никогда не тонете в море?
417
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Никогда! Это возможно только на суще, например в театре. Тогда мы и впрямь подвергаемся риску.
- Но какая же опасность может угрожать вам в театре?
— Видите ли, все театры у нас расположены под землей. А огромные баки с водой находятся у нас над головой. И если вспыхивает пожар, баки открываются и вода в считанные мгновения заполняет театр. Так мы тушим огонь.
— А что же со зрителями?
— Это уже дело второе, — беззаботно отмахнулся Господин. — Но, что бы с ними ни случилось, они могут успокаивать себя тем, что они легче воды. Видите ли, нам пока еще не удалось добиться того, чтобы люди стали легче воздуха. Но мы стремимся к этому, и через тысячу-другую лет...
— Но что же будет с теми, кто слишком тяжел? — невинным тоном спросил Бруно.
— Этот же процесс, — продолжал Господин, не обращая внимания на реплику малыша, — мы используем и для многого другого. Например, мы проводили отбор среди прогулочных тростей до тех пор, пока не получили Трости, способные перемещаться самостоятельно! То же самое и с ватой. Теперь наша вата легче воздуха. Вы не можете себе представить, какой удивительный это материал! Мы назвали ее “Невесомль”.
— И для чего же она применяется?
— О, главным образом для упаковки вещей, отправляемых по Пакет-Почте. Благодаря ей посылки весят легче воздуха!
— А как же почтовые чиновники определяют стоимость отправления?
418
XI. Человек с Луны
— У нас действует совершенно новая система! — взволнованно воскликнул Господин, — не мы платим им, а они — нам! Так, за отправку какого-нибудь пакета я иной раз получаю до пяти шиллингов.
— И что же, ваше правительство не возражает?
— Очень редко. Они говорят, что в далекой перспективе это потребует слишком больших затрат. А пока что система работает как часы — по особым правилам. Если я отправляю посылку тяжелее воздуха на 1 фунт*, я плачу три пенса; следовательно, если посылка на 1 фунт легче воздуха, то тогда три пенса полагаются уже мне.
— О, поистине замечательная система! — заметил я.
— Однако и у “Невесомля” есть определенные недостатки, — заметил он. — Так, несколько дней назад я купил немного Невесомля и убрал под шляпу, чтобы донести до дома, а шляпа взяла да и улетела!
— Знаете, с вашей шляпой творятся забавные вещи! — отозвался Бруно. — Мы с Сильвией видели вас на дороге: и шляпа красовалась высоко над вашей головой! Правда, Сильвия?
— Нет, это совсем другой случай, — отвечал Господин. — Тогда на меня упало несколько капель дождя, вот я и снял шляпу и надел ее на трость на манер зонтика. А когда я шел по дороге, — продолжал он, повернувшись ко мне, — меня догнал...
— Ливень? — подсказал Бруно.
— Нет, это скорее было похоже на собачий хвост, — возразил Господин. — Право, я не видывал ничего более странного! Просто что-то вдруг шлепну-
1 фунт = 454 г.
419
Сильвия и Бруно. Часть вторая
ло меня по колену. Я поглядел, но ничего не увидел. Ничего, кроме собачьего хвоста, висевшего в воздухе примерно в ярде от меня, весело виляя по сторонам!
— Эх, Сильвия, Сильвия! — укоризненно пробормотал Бруно. — Ты опять не успела сделать его видимкой!
— Мне очень стыдно! — потупившись, отвечала девочка. — Я хотела было помахать медальоном над его спиной, но не успела. Мы ведь так спешили. Ну, ничего, вечером я всё исправлю. Бедный песик! Он ведь, наверное, не ужинал!
— Разумеется нет! — буркнул Бруно. — Кто же даст косточку какому-то там собачьему хвосту?
Господин слушал их разговор с видом крайнего изумления. — Ничего не понимаю, — проговорил он. — Я заблудился, достал карманную карту и уронил одну из перчаток. А это невидимое Нечто, прижавшись к моему колену, подало ее мне!
— Да, он это любит! — подтвердил Бруно. — Ему ужасно нравится поднимать всякие вещи.
Господин изумился до такой степени, что я счел за благо переменить тему.
— Какая это всё-таки полезная вещь — карманная карта, не правда ли? — заметил я.
— Да, это одна из тех вещей, которые мы позаимствовали у вас, англичан. Но мы пошли в этом куда дальше вас. Каков, по-вашему, самый крупный масштаб на карте?
— Что-нибудь около шести дюймов* к миле.
— Шесть дюймов? Всего-навсего? — воскликнул Господин. — Мы скоро выпустим карту в масштабе
* 1 дюйм = 2,54 см, 6 дюймов — 15,24 см.
XI. Человек с Луны
6 ярдов* к миле. Затем мы подготовим карту в масштабе 100 ярдов к миле. А затем воплотим в жизнь самую грандиозную идею! Мы выпустим карту всей страны в масштабе 1:1!
— И как же вы намерены ею пользоваться? — спросил я.
— Разумеется, всю ее разворачивать не придется, — отвечал Господин: — начнутся протесты фермеров! Они скажут, что карта мешает им и закрывает солнечный свет! Поэтому картой нам послужит... сама страна! Смею вас уверить, всё получится как нельзя лучше. А теперь позвольте задать вам вопрос. Каков, по-вашему, может быть самый маленький обитаемый мир?
— Я знаю! — крикнул Бруно, внимательно слушавший нас. — Мне нравится крошечный-прекрошечный мир, где могли бы уместиться только мы с Сильвией!
— Тогда вам пришлось бы стоять на противоположных его концах, — заметил Господин. — И ты бы никогда не увидел свою сестренку!
— Зато мне никто не задавал бы уроков, — возразил Бруно.
— Не хотите ли вы сказать, что уже проводите эксперименты в этом направлении? — изумленно спросил я.
— Ну, не то чтобы эксперименты... Мы не пытаемся создавать новые планеты. Однако один мой весьма ученый друг, совершивший несколько путешествий на воздушном шаре, уверяет, будто он побывал на планете настолько маленькой, что вы могли бы обойти ее пешком за какие-нибудь двадцать минут! Там перед самым его прилетом состоялось грандиозное
* 1 ярд = 91,44 см, 6 ярдов - 5,49 м.
421
Сильвия и Бруно. Часть вторая
сражение, окончившееся весьма странно: разбитая армия бросилась наутек и всего через несколько минут столкнулась лицом к лицу с победителями, возвращавшимися домой. Победители страшно перепугались, что они оказались между двух вражеских армий! Само собой, они тотчас сдались в плен, несмотря на то, что буквально только что уничтожили всех до единого воинов противника.
— Ну, уничтоженные воины не могут броситься наутек, — задумчиво заметил Бруно.
— “Уничтоженные” — это специальный термин, — отвечал Господин. — На той планетке, о которой мне рассказывали, пули делаются из мягкого черного материала, оставляющего отметины на всём, к чему он прикасается. Поэтому после битвы вам достаточно лишь сосчитать, сколько воинов с каждой стороны получили такие отметины, потому что “уничтоженный” у них означает “помеченный в спину”. А отметины на груди они в расчет не принимают.
— Выходит, до тех пор, пока противник не обратится в бегство, его невозможно “уничтожить”? — заметил я.
— Мой ученый друг придумал еще более эффектный план. Он сообразил, что если стрелять в противоположную сторону, то пули, обогнув планетку, неизбежно поразят врага в спину. И тогда худшие бойцы тут же стали лучшими воинами, а самый худший неизменно получает Первый Приз.
— Но как же вам удалось определить, кто из них самый худший?
— Очень просто. Лучший стрелок, как вам известно, поражает находящихся перед ним, а худший — тех, кто стоит за его спиной.
422
XI. Человек с Луны
— Боже, какие странные люди живут на этой планетке! — проговорил я.
— И впрямь странные! Но еще более странен принцип управления, принятый там. На этой планете, как мне сказали, народ состоит из множества подданных и одного Короля; а на крошечной планетке, о которой я говорю, народ — это несколько Королей и всего один подданный!
— Вы говорите, вам сказали, что происходит на этой планете, — заметил я. — Следовательно, я вправе сделать вывод, что вы — пришелец с какой-то другой планеты, верно?
Бруно в восторге захлопал в ладоши.
— Значит, вы — Человек с Луны?
Господин немного смутился.
— Ни с какой я не с Луны, дитя мое, — обиженно возразил он. — Но вернемся к нашему разговору. На мой взгляд, такой принцип управления очень хорош для них. Видите ли, Короли принимают законы, противоречащие друг другу, но подданного невозможно наказать за их неисполнение, потому что любой его поступок можно подвести под какой-нибудь закон.
— Но ведь тогда получается, что чтобы он ни сделал, он непременно нарушит какой-нибудь закон! — воскликнул Бруно. — И его придется то и дело наказывать!
Леди Мюриэл, проходившая мимо, краешком уха услышала последние слова.
— Нет-нет, здесь никогда никого не наказывают! — проговорила она, поднимая Бруно на руки. — Это же Дворец Свободы! Если вы позволите, я бы забрала детей на минутку-другую. Что вы скажете?
403
Сильвия и Бруно. Часть вторая
— Дети порядком утомили вас, — обратился я к Господину, когда она с малышами ушла в другой конец зала. — Нам, старикам, больше подходит компания друг друга!
Пожилой джентльмен вздохнул.
— Что поделаешь! Сегодня мы и впрямь старики, а ведь когда-то и я был ребенком... по крайней мере мне так кажется...
Мне было трудно представить — особенно при виде его седых волос и длинной -предлинной бороды — что и он когда-то тоже был ребенком.
— Вы любите молодых? — спросил я.
— Молодежь — да, — возразил он. — Но не детей. Я ведь давно привык делиться с ними знаниями в моем добром старом Университете!
— Простите, я прослушал, в каком именно, — невинным тоном заметил я.
— Я нарочно не упомянул его название, — отвечал мой собеседник. — Впрочем, если бы я и упомянул его, оно вам ничего не сказало бы. Я мог бы порассказать немало странных историй о переменах, очевидцем которых я был. Но боюсь, они покажутся вам скучными.
— Вовсе нет, напротив! — откликнулся я. — Прошу вас, продолжайте! И что же это за перемены?
Но пожилой джентльмен задал этот вопрос скорее ради шутки, нежели желая продолжать эту тему.
— А теперь вы, — попросил он, выразительно беря меня за руку, — расскажите мне что-нибудь занимательное. Я ведь чужак в ваших краях, и ничего не знаю о здешних принципах воспитания и образования. И всё же что-то говорит мне, что мы продвинулись по П)ти череды вечных перемен гораздо дальше вас, и что
424
XI. Человек с Луны
многие теории, которые мы проверили на собственном опыте и отвергли, вы тоже захотите со всем пылом неопытности испытать на себе — и тоже отвергнете. И это повергнет вас в отчаяние!
Я с удивлением заметил, что его речь текла всё более и более свободно, приобретая даже некоторую ритмическую мерность, а сам оратор на глазах преобразился, излучая некий внутренний свет и помолодев на добрых полвека.
