В. Каменский

КАФЕ ПОЭТОВ. СЕРГЕЙ ПРОКОФЬЕВ

 

Жажда тесного объединения новых поэтов, художников выросла до пределов необходимости немедленной организации клуба-эстрады, где мы могли бы постоянно встречаться и демонстрировать произведения в обстановке товарищеского сборища.

Кстати, мы имели в виду и гостей с улицы.

С этой целью я с Гольцшмидтом отыскали на Тверской, в Настасьин­ском переулке, помещение бывшей прачечной и основали там первое «Кафе поэтов».

Сейчас же явились туда художники Давид Бурлюк, Жорж Якулов, Валентина Ходасевич, Татлин, Лентулов, Ларионов, Гончарова—и давай расписывать по общему черному фону стены и потолки.

На стенах засверкали красочные цитаты наших стихов.

Бурлюк над женской уборной изобразил ощипывающихся голубей и надписал:

Голубицы, оправляйте перышки.

Даже Хлебников взялся за кисть и желтой краской вывел на фанере:

Там мотри, мотри за горкой

Подымается луна.

У счастливого Егорки

Есть звенящие звена.

С первого же часа открытия «Кафе поэтов» повалила густая лава своей братии и публики с улицы.

Как именинный пирог, набилась наша расписанная хижина.

Гости засели за двурядные длинные столы из простых досок.

И вот на эстраде загремели новыми стихами поэты.

Тут же, на особом прилавке, продавались наши книги.

Сама публика требовала:

—   Маяковского!

И Маяковский выходил на эстраду, читал стихи, сыпал остроты, горланил на мотив «Ухаря-купца»:

Ешь ананасы, рябчиков жуй!

День твой последний приходит, буржуй!

Публика кричала:

—   Хлебникова!

Появлялся Хлебников, невнятно произносил десяток строк и, сходя с эстрады, добавлял свое неизменное:

—   И так далее.

Публика вызывала:

—   Бурлюка! Каменского!

Я выходил под руку с «папашей», и мы читали «по заказу».

Вызывали и других из присутствующих: Есенина, Шершеневича, Большакова, Крученых, Кусикова, Эренбурга.

Требовали появления Асеева, Пастернака, Третьякова, Лавренева, Северянина.

Выступали многие, и с видимым удовольствием: здесь умели «при­нять».

Наша эстрада была объявлена «свободной» для всех желающих «показать товар лицом».

Поэтому часто из публики выходили на «арену стихобойни» разные молодые люди из начинающих и гордо подносили свои «пробы пера».

Присутствующие драматические актеры декламировали наши поэмы (В. К. Сережников, В. И. Качалов, Е. В. Максимов), а оперные пели «Что день грядущий нам готовит».

А грядущий день готовил много неожиданной пищи...

Но немногие из пестрой богемы разбирались в грядущем, довольству­ясь беспечностью сегодняшнего дня.

Правда, иные мастера выступали на эстраде с новыми декларациями, но они были «вне политики».

Например, Жорж Якулов с горячим темпераментом говорил с эстрады о том, как он строит на Кузнецком «мировой вокзал искусства» (новое филипповское кафе «Питтореск»), с барабана (арены) которого будут возвещаться «приказы по армии мастерам новой эры».

С «мирового вокзала искусства» пламенный Якулов собирался отправ­лять в степь человечества «экспрессы новых достижений художеств».

Такой же мечтатель Хлебников, поддерживая вокзальную затею Якулова, намеревался созвать в «Питтореск» всех «председателей земного шара», чтобы, наконец, решить «судьбу мира».

Между прочим, приехавший из Петрограда Евреинов рассказывал, что там был устроен грандиозный «карнавал искусств»: писатели, художники, композиторы и актеры на разубранных цветами автомобилях праздничной длинной вереницей двигались по Невскому.

Эту автомобильную вереницу «карнавала» заканчивал большой грузо­вик, на борту которого мелом было написано:

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ЗЕМНОГО ШАРА

На грузовике, в солдатской шинели, сидел сгорбленный Хлебников.

И теперь Хлебников собирался в нашей хижине обнародовать новый манифест по случаю предстоящего съезда «председателей земного шара».

Вообще насчет неожиданностей—недостатка не ощущалось.

В один из вечеров в «Кафе поэтов» явился молодой композитор Сергей Прокофьев.

Рыжий и трепетный, как огонь, он вбежал на эстраду, жарко пожал нам руки, объявил себя убежденным футуристом и сел за рояль.

Я заявил публике:

— К нашей футуристической гвардии присоединился великолепный мастер — композитор современной музыки Сергей Прокофьев.

Публика и мы устроили Прокофьеву предварительную овацию.

Маэстро для начала сыграл свою новую вещь «Наваждение».

Блестящее исполнение, виртуозная техника, изобретательская компо­зиция так всех захватили, что нового футуриста долго не отпускали от рояля.

Ну и темперамент у Прокофьева!

Казалось, что в кафе происходит пожар, рушатся пламенеющие, как волосы композитора, балки, косяки, а мы стояли, готовые сгореть заживо в огне неслыханной музыки.

И сам молодой мастер буйно пылал за взъерошенным роялем, играя с увлечением стихийного подъема.

Пер напролом.

Подобное совершается, быть может, раз в жизни, когда видишь, ощущаешь, что мастер «безумствует» в сверхэкстазе, будто идет в смертную атаку, что этот натиск больше не повторится никогда.

В те годы Прокофьева, конечно, тоже не признавали критики.

Ну а мы торжественно окрестили Прокофьева сразу гением — и никаких разговоров.

Он эту обжигающую искренность чувствовал и разошелся циклоном изо всех потрясающих сил.

Потому нам и не забыть этого знаменательного вечера.

Да, здесь, в «Кафе поэтов», умели встретить, поддержать, окрылить всякого, кто желал показать свою работу крепкого современного мастера.

И не только поэты, композиторы, художники, актеры выступали на эстраде кафе, но и сама публика, зашедшая с улицы, принимала энергичное участие в. общих оценках того или иного выступления.

Были и такие «эстеты», которые крыли нас за ломовщину футуризма (особенно—Маяковского), за разбойное уничтожение «изящного» искус­ства, за революционные стихи в сторону большевизма.

Однако этим «эстетным рыцарям» возражала сама же публика из числа друзей футуризма, доказывая правоту нашей прямой и твердой линии.