Перевод с французского - Б. Скуратов,
П. Хицкий («Понятие траты»)
Редакция перевода - К. Голубович, Ю. Подорога
Батай Ж.
Проклятая долл. Пер. с фр. М.: Издательство "Гнозис",
Издательство "Логос". 2003- - 208 с.
© Les Editions de Minuit (Paris), 1967.
© Издательство "Гнозис", Издательство "Логос" (Москва), 2003.
ПРОКЛЯТАЯ ДОЛЯ ...7
Предисловие ...9
Часть первая:
Теоретическое введение ... 15
i. Смысл общей экономии ... 15
ii. Законы общей экономии ...23
Часть вторая:
Исторические данные I.
Общество ритуального потребления ...39
i. Жертвоприношения и войны у ацтеков ... 39
ii. Дар соперничества ("потлач") ...55
Часть третья:
Исторические данные II.
Общество военной предприимчивости
и общество религиозной предпримчивости ...71
i. Завоевательное общество: ислам ...71
ii. Безоружное общество: ламаизм ...82
Часть четвертая:
Исторические данные III. Индустриальное общество ...101
I Истоки капитализма и Реформация ...101
ii. Буржуазный мир ... 115
Часть пятая:
Современные данные ... 129
i. Советская индустриализация ...129
ii. План Маршалла ... 152
Примечания -175
ПОНЯТИЕ ТРАТЫ -183
От редакции ...207
I. СОВЕТСКАЯ ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ
1. Бедственное положение некоммунистического челове-
чества
Всегда можно было сказать: "Моральная несостоятельность
современного мира ужасает". До определенной степени бу-
дущее определяется тем фактом, что оно никогда не гаран-
тировано, подобно тому как настоящее определяется тем, что
перед ним непроницаемая ночь. Как бы там ни было, сегод-
ня есть веские основания настаивать на бедственном харак-
тере положения. Я имею в виду не столько увеличившуюся
опасность катастрофы - которая бодрит больше, чем кажет-
ся, - сколько отсутствие веры, точнее говоря - идеи, обрека-
ющее современную мысль на беспомощность. Тридцать лет
назад многочисленные противоборствующие друг с другом
теории освещали перспективы соразмерного человеку буду-
щего. Всеобщая вера в бесконечный прогресс превращала
всю планету и все грядущее в область, которой, казалось бы,
можно было безраздельно распоряжаться. С тех пор ситуа-
ция изменилась до неузнаваемости. Когда полная победа в
войне возвестила возвращение мира, чувство неполноценно-
сти перед лицом неотвратимых проблем постепенно охва-
тило колоссальное количество людей. Единственным исклю-
чением был коммунистический мир - СССР и его союзни-
ки, - монолит посреди тревожного и противоречивого че-
ловечества, объединяемого одним лишь страхом.
Этот блок, за которым стояла непоколебимая уверенность
в себе, далекий от того, чтобы помочь поддержать хрупкий
оптимизм, лишь довершает сегодня бедственное положение.
Представляя безграничную надежду для самого себя, он в то
же время внушает ужас тем, кто не принимает его установ-
лений и не полагается слепо на его принципы. В 1847 г.
Маркс и Энгельс восклицали: "Призрак бродит по Европе,
призрак коммунизма" (первые слова "Коммунистического
манифеста"). В 1949 г. коммунизм перестал быть призраком;
теперь это - государство и армия (намного превосходящая
все армии на Земле), плюс организованное движение, под-
держиваемое в своей монолитной сплоченности безжалост-
ным отрицанием всех форм личной выгоды. Поколеблена
не только Европа, но и Азия; несмотря на свое военное и про-
мышленное превосходство, напрячь свои силы должна была
даже Америка, и негодование, выражаемое ею в защиту ог-
раниченного индивидуализма, плохо скрывает отчаянный
страх. Сегодня боязнь СССР становится наваждением и ли-
шает надежды всех некоммунистов. Кроме СССР, остальные
страны нерешительны, неуверенны в себе, не обладают не-
сгибаемой организаторской волей. По существу, остальной
мир настроен против СССР в силу инерции: без всякого про-
тиводействия он отдается противоречиям, которые несет в
себе самом; он проживает день за днем - слепой, богатый или
бедный, но все равно угнетенный, - и речи его превратились
в бессильный протест - даже в стон.
2. Реакции интеллектуалов на коммунизм
Отныне в Западной Европе и Америке - в отсутствие подъе-
ма идей и в отсутствие надежды, которая объединяла бы и
воспитывала, - человеческая мысль определяет свое место в
первую очередь по отношению к учению и реальности со-
ветского мира. Это учение имеет множество сторонников,
считающих диктатуру пролетариата и устранение капита-
лизма условиями, обязательными для достижения приемле-
мой человеческой жизни. Основополагающей целью Совет-
ского государства, согласно конституции 1918 г., является
"отмена всякой эксплуатации человека человеком, социали-
стическое преобразование общества и победа социализма во
всех странах". Стремление к реализации поначалу "социа-
лизма в одной отдельно взятой стране" и то, как развивалась
русская революция после 1918 года, вызвали протест извес-
тных коммунистических элементов. Но до сих пор одни
лишь верные сторонники Советского Союза, решительно
настроенные на то, чтобы - в согласии с СССР - успешно
осуществить революции в собственных странах, сумели пре-
вратить свои убеждения в силу по объединению рабочих
масс. А вот коммунистическое диссиденство несет в себе то
же бесплодие, что и прочие активные тенденции в демокра-
тических странах. Все, чем оно живо, - это отвращение, от-
каз, но не надежда, решительно порождаемая его собствен-
ной решимостью.
Впрочем, реакция оппозиционеров проистекает из двух
противоположных источников.
С одной стороны, последствия, которые Советский Союз
смог вывести из своего принципа, ограничивались данны-
ми условиями: сфера социализма была ограничена не про-
сто отдельно взятой страной, но именно страной промыш-
ленно отсталой. Социализм, согласно Марксу, должен был
возникнуть благодаря предельному развитию производи-
тельных сил: по Марксу, для социалистической революции
созрело тогдашнее американское общество, а вовсе не рус-
ское общество в 1917 г. Впрочем, Ленин видел в Октябрьс-
кой революции преимущественно первые -окольные - шаги
революции мировой. Сталин же впоследствии, противостоя
Троцкому, перестал считать мировую революцию обязатель-
ным условием для построения социализма в России. С этих
пор Советский Союз принял правила игры, каких прежде
желал избежать. Но по всей видимости - вопреки оптимиз-
му Троцкого, - выбора здесь не было.
Невозможно пренебрегать последствиями "построения
социализма в отдельно взятой стране": не касаясь матери-
альных трудностей и не говоря о тех, с которыми встретил-
ся бы всемирный социализм, - сам факт того, что револю-
ция оказалась связанной с одной единственной нацией, уже
мог бы изменить эту революцию, придать ей сложную фор-
му, с трудом поддающуюся дешифровке и с самого начала
обманчивую.
Но противодействие оппозиции порождают здесь имен-
но реакционные аспекты самого "сталинизма". С другой же
стороны, критика "антисталинистов" примыкает к антиком-
мунистической критике вообще.
Решительное презрение к личным интересам, к обычаям
и правам личности с самого начала было характерно для
большевистской революции. В этом отношении в сталинс-
кой политике всего лишь более рельефно проступают чер-
ты политики ленинской, но нет ничего нового. "Большеви-
стская стойкость" противостоит "гнилому либерализму".
Ненависть ккоммунизму, сегодня столь всеобщая и мощная,
главным образом основана на этом доведенном до крайних
последствий окончательном отрицании индивидуальной
реальности. Для некоммунистического мира в общем инди-
вид представляет собой предел; ценности и истина связаны
с одиночеством частной жизни, слепой и глухой к тому, чем
она не является (точнее говоря, они связаны с ее экономи-
ческой независимостью). В основе демократической (буржу-
азной) идеи индивида, конечно же, есть и обман, и поверх-
ностность, и скупость, и отрицание человека как элемента
судьбы (всеобщего взаимодействия между всем существую-
щим); личность современного буржуа предстает как наибо-
лее ничтожная из всех, с какими смирялось человечество, но
для "личности буржуа", предназначенной к одиночеству - и
к заурядности - своей жизни, коммунизм предлагает пры-
жок в смерть. Само собой разумеется, "личность" от прыжка
отказывается, но от этого не обретает окрыляющую ее на-
дежду. Революционеры, усиливающие тревогу буржуа, сами
же и страдают от нее. Но сталинизм настолько радикален,
что его коммунистические оппозиционеры в итоге оказы-
ваются заодно с буржуазией. Этот тайный сговор - осознан-
ный или бессознательный - в высшей степени способство-
вал слабости и инертности тех, кто стремился ускользнуть
от строгости сталинского коммунизма.
Помимо таких простых чувств, как приверженность, про-
тивостояние или ненависть, - сложность сталинизма, зага-
дочный облик, которым его наделили условия его развития,
склонны вызывать в высшей степени противоречивые ин-
теллектуальные реакции. Без всякого сомнения, одна из
наиболее тяжелых проблем для современного Советского
Союза сопряжена с национальным характером его социализ-
ма. Уже давно сравнивают некоторые внешние черты мни-
мого гитлеровского социализма с социализмом сталинским:
вождь, единственная партия, важность армии, молодежная
организация, отрицание индивидуальной мысли, а также
репрессии. Цели, социальные и экономические структуры
радикально различались, они сталкивали две системы в
смертельной схватке, однако сходство их методов поража-
ло. Свойственное им подчеркивание форм и даже нацио-
нальных традиций не могло не задержать внимание на этих
сомнительных сравнениях. К тому же такого рода критика
объединяет коммунистов-оппозиционеров с буржуазным
либерализмом: сформировалось "антитоталитарное" движе-
ние общественного мнения, которое ведет к парализации
всех действий и чья сугубо консервативная направленность
не подлежит сомнению.
Возникшая парадоксальная ситуация настолько потря-
сает мысль, что мысль порою пускается в весьма рискован-
ные интерпретации. Они не всегда появляются в печати: я
процитирую нижеследующую, сообщенную мне, - она если
не основательна, то блестяща. Сталинизм - вовсе не аналог
гитлеризма, но наоборот; это не гшционал-, а империал-со-
циализм. Впрочем, империал надо понимать в смысле, про-
тивоположном империализму отдельно взятой нации: этот
термин соотносится с необходимостью империи, то есть не-
коего всемирного Государства, которое может положить ко-
нец экономической и военной анархии настоящего време-
ни. Национал-социализму с необходимостью суждено было
потерпеть крах, поскольку по самому своему принципу он
был ограничен пределами одной нации и развивался не че-
рез присоединение завоеванных стран, - неместных клеток
к клетке материнской. А вот Советский Союз, напротив, пред-
ставляет собой рамки, в которые может "вставить себя" лю-
бая нация: впоследствии он мог бы присоединить, напри-
мер, Чилийскую республику, подобно тому как к нему уже
присоединилась республика Украинская. Подобное миро-
воззрение не противостоит марксизму, но все-таки отлича-
ется от марксизма тем, что отводит преобладающее и реша-
ющее место Государству - такое место отводил ему Гегель.
Человек гегелевской идеи, человек "империал-социализма"
- это не индивид, а Государство. Индивид в нем умер, буду-
чи поглощенным высшей реальностью и государственной
службой: в некоем расширенном смысле "государственный
чиновник" представляет собой море, куда впадает река ис-
тории. В той мере, в какой человек причастен государству,
он в то же время покидает сферы животности и индивиду-
альности: он уже неотличим от универсальной реальности.
Любая изолируемая часть мира отсылает к тотальности, но
верховная инстанция всемирного государства могла бы от-
сылать лишь к себе самой. Эта теория, весьма противополож-
ная популярной реальности коммунизма и внешняя по от-
ношению к одушевляющему его энтузиазму, являет собой
очевидный парадокс; и все-таки она интересна тем, что под-
черкивает бессмысленность и скудость запасов индивидуа-
лизма. Не стоит упускать случая поставить человеческую
личность в иное положение, чем положение "предела", и ос-
вободить ее, открыв перед нею более широкий горизонт. То,
что мы знаем о советской жизни, связано с ограничением
предприимчивости или с запретом на личную свободу, но
наши привычки здесь переворачиваются, и то, о чем здесь
идет речь, в любом случае превосходит те недалекие перс-
пективы, какими охотно довольствуемся мы.
Само собой разумеется, неизбежно, что присутствие СССР
- и угроза, от него исходящая, - порождает различные реак-
ции. В обычном отказе и ненависти чувствуется некое попу-
стительство. Тогда как в настоящий момент смелость любить
безмолвие мысли, презрение к неудавшейся организации и
ненависть к барьерам, поставленным народу, заставляют нас
желать сурового и решительного испытания. Похожие на
благочестивых верующих, заранее готовых к наихудшему,
но молитвами осаждающих небеса, некоторые смиренно до-
жидаются спада напряжения, менее непримиримого отно-
шения, но остаются верны всему происходящему, которое
считают совместимым со спокойной эволюцией мира. Дру-
гие же плохо представляют себе мир, подчиненный в ходе
расширения Советского Союза, - но напряжение, поддержи-
ваемое этим последним, влечет за собой, на их взгляд, необ-
ходимость в экономическом перевороте. По правде говоря,
в умах воцарился какой-то чудесный хаос от воздействия
большевизма на мир и от пассивности и деморализации, с
которыми большевизм встретился. Впрочем, возможно, это-
му хаосу способна положить конец только история - каким-
нибудь военным решением. Мы же единственно можем об-
ратиться к поискам природы этого воздействия, которое на
наших глазах колеблет устоявшийся строй - гораздо глуб-
же, чем то сумел сделать Гитлер.
3. Рабочее движение, противостоящее
накоплению богатств
Советский Союз может напрямую изменить мир: входящие
в него силы могут одержать победу над любой американс-
кой коалицией.
Советский Союз может также изменить мир, нанеся кон-
трудар: сражение, которое ему дадут его враги, вынудит их
изменить юридические основы своей экономики.
Как бы там ни было - если только не случится тотальной
катастрофы - изменение социальной структуры будет выз-
вано стремительным развитием производительных сил, ко-
торое лишь ненадолго сумеет замедлить нынешний регресс
Европы.
Конкретное решение, которое, возможно, положит конец
нашим бедам, для нас имеет лишь второстепенный смысл.
Однако мы можем осознать природу задействованных здесь
сил.
Без всякого сомнения, наиболее последовательным изме-
нением в пользовании избыточными ресурсами могло бы
стать их посвящение главным образом целям усовершен-
ствования оборудования: подобное усовершенствование от-
крывает индустриальную эру и остается в основе капитали-
стической экономики. То, что называют "накоплением", оз-
начает, что множество зажиточных индивидов отказывают-
ся от непроизводительных трат, характерных для роскош-
ной жизни, и используют свои свободные деньги с целью
приобретения средств производства. Отсюда возникает воз-
можность развития ускоренными темпами и даже - по мере
осуществления этого развития - посвящения заново части
приращенных ресурсов непроизводительным тратам.
В предельном случае, само рабочее движение, по суще-
ству, затрагивает эту проблему распределения богатств по
различным направлениям. Каково глубинное значение за-
бастовок, борьбы наемных работников за увеличение своей
зарплаты и за уменьшение рабочего времени? Удовлетворе-
ние требований рабочих повышает стоимость производства
и уменьшает не только долю, оставляемую на роскошь хозя-
ев, но и долю накопления. Каждый сэкономленный рабочий
час, любое увеличение почасовой оплаты, к которым приве-
ло наращивание ресурсов, вновь обнаруживаются при рас-
пределении богатств: если бы рабочий работал больше, а
зарабатывал меньше, то на развитие производительных сил
можно было бы использовать более значительное количе-
ство капиталистической прибыли; социальное обеспечение,
в свою очередь, способствует еще более масштабному про-
явлению этих последствий. Отсюда получается, что рабочее
движение и как минимум либеральная политика левых в от-
ношении наемных работников, противостоя капитализму,
приводят главным образом кувеличению доли богатств, по-
свящаемых непроизводительным тратам. Конечно, объек-
том этого посвящения не является какая-то окруженная си-
янием ценность: оно направлено лишь на то, чтобы позво-
лить человеку лучше распоряжаться самим собой. Доля, от-
водимая удовлетворению текущих нужд, увеличивается за
счет доли, отводимой заботе об улучшении будущего. От-
сюда смысл левого движения, которое нам известно, в целом
заключается если не в "развязывании" (dechamement), то в
ослаблении связей, а правого - в "связывании"
(enchainement) и бережливом расчете. В принципе же пере-
довые партии одушевляются благородными движениями
души и вкусом к жизни, не терпящей отлагательств.
4■ Неспособность царей к накоплению
и коммунистическое накопление
Экономическое развитие России глубинным образом отли-
чалось от нашего, и только что приведенные мною сообра-
жения не могут быть к ней применены. Поначалу даже на
Западе у левых движений был не тот смысл, о котором я толь-
ко что говорил. Результатом Французской революции стало
уменьшение затрат двора и знати на роскошь - в пользу ин-
дустриального накопления. Революция 1789 г. запоздалым
образом способствовала приближению французской буржу-
азии к английскому капитализму. И лишь гораздо позднее,
когда левое движение противостояло уже не расточительной
знати, а промышленной буржуазии, последняя стала щед-
рой, не делая больших запасов. Что касается царской Рос-
сии 1917 г., то она мало отличалась от старорежимной Фран-
ции: в России господствовал класс, неспособный к накопле-
нию. Неистощимые ресурсы обширной территории не экс-
плуатировались из-за нехватки капитала. Сколь-нибудь
крупномасштабная промышленность развилась лишь к кон-
цу XIX века. Впрочем, она чрезмерно зависела от иностран-
ного капитала. "В 1914 г. лишь 53% фондов, инвестирован-
ных в эту промышленность, были российскими".1 Да и это
развитие было настолько недостаточным, что почти во всех
отраслях отставание России по сравнению с такими страна-
ми, как Франция или Германия, год от года увеличивалось:
"Мы отстаем все больше и больше", - писал Ленин.2
При таких условиях революционная борьба против ца-
рей и помещиков - проводившаяся не только большевика-
ми, но и партиями демократического крыла (кадеты) - по-
добно вихрю прошла за очень короткое время весь путь, за-
нявший во Франции период с 1789 г. до наших дней. Но с
самого начала смысл борьбы определялся экономическими
основами: она только и могла, что остановить непроизводи-
тельные расходы И перенаправить богатства на приобрете-
ние оборудования для страны. Она могла иметь лишь цель,
противоположную той, к какой в индустриализованных го-
сударствах стремятся трудящиеся массы и поддерживающие
их партии. Эти расходы следовало уменьшить ради накоп-
ления. Несомненно, такое уменьшение задевало имущие
классы, однако же поскольку часть расходов, изъятая таким
способом, не могла, или же могла, но лишь во вторую оче-
редь, послужить улучшению судьбы трудящихся, эту часть
следовало первым делом посвятить приобретению промыш-
ленного оборудования.
Первая мировая война в России с самого начала проде-
монстрировала, что в момент, когда состав промышленных
сил, каковыми являются нации, начинает увеличиваться
повсюду, ни одна из наций не может отставать. Вторая ми-
ровая война дала этому окончательное подтверждение. Обус-
ловливающие факторы в развитии первых индустриальных
стран мира задавались изнутри; в случае же отсталой стра-
ны они задавались преимущественно извне. Что бы ни го-
ворилось о внутренней необходимости для России промыш-
ленно эксплуатировать свои ресурсы, надо добавить, что -
как бы там ни было - только эта эксплуатация позволила ей
выдержать испытание недавней войной. Россия 1917 года,
где господствовали люди, жившие сегодняшним днем, мог-
ла выжить только при одном условии: развивая свою мощь.
Поэтому она призвала к правлению тот класс, который пре-
зирал роскошь и расточительство. Приток западных капи-
таловложений и растущая задержка промышленного роста
России ясно показывают, что буржуазия в ней не имела про-
мышленного преобладания и не находилась на подъеме, что
позволило бы ей одержать победу. Отсюда парадокс, состоя-
щий в том, что пролетариат вынужден неукоснительным
образом обязывать себя к отказу от жизни, чтобы сделать ее
возможной. Бережливый буржуа отказывается от наиболее
суетной роскоши, но все-таки он наслаждается благососто-
янием; в противоположность этому, самоотречение рабоче-
го происходит в условиях тяжелых лишений.
"Никто, - писал Леруа-Болье, - не может страдать как рус-
ский, никто не может умирать как русский". Но представля-
ется, что эта чрезмерная выносливость весьма далека от рас-
чета. Похоже, нет такого края Европы, где человеку были бы
столь чужды рациональные добродетели буржуазной жиз-
ни. Такие добродетели требуют условий безопасности: капи-
талистическому расчету необходимы строгие устои поряд-
ка, когда возможно оглядеться вокруг себя. Русская жизнь
на безмерных равнинах, с давних времен уязвимая перед
набегами варваров и безостановочно преследуемая призра-
ком голода и холода5, в первую очередь способствовала воз-
никновению таких противоположных свойств, как беззабот-
ность, жесткость и жизнь сегодняшним днем. Отказ советс-
кого рабочего от сиюминутной выгоды ради счастья гряду-
щих времен, по сути, потребовал доверия к некоей третьей
стороне. И не только доверия, но и безропотного подчине-
ния. Необходимые усилия должны были ответить на мощ-
ные и непосредственные стимулы, которые были изначаль-
но заложены в природе опасной, бедной и бескрайней стра-
ны; этиусилия должны были оставаться соразмерными этой
бескрайности и нищете.
Впрочем, люди, которые - встав во главе пролетариата -
должны были ответить при отсутствии финансовых
средств на необходимость индустриализовать Россию, ни-
коим образом не могли обладать спокойным и расчетливым
духом, руководящим капиталистической предприимчивос-
тью. Революция, которую они свершили, так же как и стра-
на, где они родились, делали их неотъемлемой принадлеж-
ностью мира войны, целиком противостоящего миру инду-
стрии как смесь террора и пламенной страсти: военный ус-
тав, с одной стороны, и знамя, с другой, противостояли хо-
лодному сложению прибылей. В досоветской России была
лишь сугубо сельскохозяйственная экономика, в которой
господствовали потребности армии, а пользование богат-
ствами почти что ограничивалось расточительством и вой-
ной. Армия лишь в малой степени могла воспользоваться той
индустриальной поддержкой, которая в других странах пре-
доставлялась ей без конца. Резкий скачок из царизма в ком-
мунизм означал, что посвящение ресурсов приобретению
оборудования не могло быть, в отличие от других, осуще-
ствлено независимо от того стимула, каким является грубая
потребность в войне. Капиталистическая бережливость
обычно сочетается со своего рода спокойной выдержкой,
когда есть защита от сильных ветров, что опьяняют либо
ужасают: богатого человека, пожалуй, можно назвать чело-
веком без страха и страсти. Большевистский же лидер, как и
собственник царского времени, принадлежали, напротив,
миру страха и страсти. Но - подобно раннему капиталисту -
большевистский лидер противостоял расточительству. К
тому же эти черты он разделял с каждым русским рабочим и
отличался от него лишь немногим: подобно тому как вождь
воинственных племен отличается от тех, кем он повелевает.
В этом отношении невозможно отрицать исходную мораль-
ную идентичность большевистских вождей и рабочего клас-
са.
Что примечательно в этом образе действий, так это в оп-
ределенном смысле удержание всей жизни во власти инте-
ресов настоящего. Без сомнения, смыслом труда являются
результаты в будущем, но о них напоминают, лишь чтобы
пробудить самоотречение, энтузиазм и страсть; и точно так
же существует острая угроза бессмысленного заражения
страхом. Это лишь одна черта картины, но именно на ней
ставится акцент. В таких условиях разрыв между стоимос-
тью труда рабочих и стоимостью распределяемых зарплат
может быть значительным.
На 1938 год "была зафиксирована итоговая цифра про-
изводства на сумму 184 миллиарда рублей, из которых 114
с половиной пошли на производство средств производства
и лишь 69 с половиной миллиардов - на производство пред-
метов потребления".4 Да и эта пропорция неточно отражает
разрыв между зарплатой и трудом. И все-таки очевидно, что
распределенные предметы потребления, которым поначалу
полагалось служить вознаграждением за произведший их
труд, могли оплатить лишь ничтожную часть совокупного
труда. После войны упомянутый разрыв постепенно умень-
шается. Тем не менее тяжелая промышленность сохранила
привилегированное положение. Председатель Госплана Воз-
несенский 15 марта 1946 г. признал: "Ритм производства
средств производства, предусмотренных планом, несколько
превосходит ритм производства предметов потребления".
Начиная с 1929 г., когда был принят первый пятилетний
план, российская экономика приобрела свою нынешнюю
форму. Для нее характерно, что избыточные ресурсы почти
полностью посвящаются производству средств производ-
ства. Первым использовал для этой цели значительную часть
ресурсов капитализм, но в нем не было ничего, что проти-
востояло бы свободе расточительства (расточительство в оп-
ределенных границах оставалось свободным и могло даже
отчасти производиться ради личной выгоды). А вот советс-
кий коммунизм решительно закрыт для принципа непро-
изводительной траты. Нельзя сказать, что этот принцип уп-
разднен, но осуществленный советским коммунизмом обще-
ственный переворот устранил наиболее дорогостоящие
формы непроизводительной траты, и коммунизм постоян-
но требует от каждого по возможности большей производи-
тельности - на пределе человеческих сил. Никакая органи-
зация экономики, предшествовавшая советскому коммуниз-
му, не могла до такой степени полно использовать избыток
ресурсов для роста производительных сил, то есть для роста
системы. Во всякой социальной организации, как и в любом
живом организме, избыток свободных ресурсов распределя-
ется между ростом системы и чистой тратой, одинаково бес-
полезной и для под держания жизни, и для роста. Но та са-
мая нация, что едва не погибла от неспособности отклады-
вать ради роста достаточно большую долю своего богатства
про запас, резко перевернув собственный баланс, свела к
минимуму долю, до сих пор отводившуюся на роскошь и без-
деятельность: теперь эта нация живет исключительно ради
безудержного развития собственных производительных сил.
Известно, что после того, как Виктор Кравченко уехал из
России, где он был одновременно и инженером, и членом
партии, он опубликовал в Америке "сенсационные" мемуа-
ры, в которых неистово изобличает советский режим.5 Ка-
кова бы ни была ценность нападок Кравченко, созданная им
картина российской индустриальной активности являет нам
несколько навязчивое видение мира, погруженного в гиган-
тскую работу. Автор оспаривает ценность применяемых ме-
тодов. Без всякого сомнения, они чрезвычайно жестоки-, око-
ло 1937 г. репрессии были безжалостными, а ссылки - час-
тыми, и получалось, что провозглашенные результаты пред-
ставляли собой всего лишь фасад, полезный для пропаган-
ды; часть напрасной траты труда объяснялась беспорядка-
ми, а контроль со стороны полиции, которая повсюду виде-
ла саботаж и оппозицию, способствовал деморализации ру-
ководства и препятствовал производству. Впрочем, эти не-
достатки советской системы известны (впоследствии даже
существовала тенденция разоблачать чистки этой эпохи как
чрезмерно суровые): нам неизвестна только их значимость,
и нет достаточно достоверных свидетельств относительно
необходимых деталей. Однако обвинения, выдвинутые
Кравченко, не могут скрыть от нас сути его свидетельства.
Создан громадный аппарат, уничтожающий индивиду-
альную волю ради по возможности большей производитель-
ности труда. Для прихоти места не остается. Русский рабо-
чий получает трудовую книжку, и с этих пор он не может
переехать из одного города в другой или перейти с завода на
завод по своему желанию. За опоздание на двадцать минут
следует наказание принудительным трудом. Без всякого об-
суждения директор завода, словно военный, назначается в
глухое место Сибири. На примере самого Кравченко можно
прийти к пониманию сущности мира, где нет других воз-
можностей, кроме труда - построения гигантской промыш-
ленности на благо грядущего. Страсть - счастливая или не-
счастливая - это всего-навсего скоротечный эпизод, почти
не оставляющий следов в памяти. В конечном же счете, по-
литическое отчаяние и необходимость молчания доверша-
ют картину, когда все время, отведенное на жизнь, за исклю-
чением сна, полностью посвящается трудовой лихорадке.
Повсюду - в скрежете зубов и в песнопениях, в нависаю-
щей тишине и в шуме речей, в нищете и в экзальтации - день
за днем безмерная сила труда, остававшегося при царях бес-
сильным, воздвигает здание, где накапливается и приумно-
жается богатство, годное к использованию.
5- Коллективизация земель
Те же самые усилия были направлены и на подчинение сель-
ской местности.
Тем не менее "коллективизация" земель является в прин-
ципе наиболее спорной частью перемен в экономической
структуре. Нет сомнений, что она дорого обошлась и даже
что она считается наиболее бесчеловечным моментом в
предприятии, никогда не отличавшемся милосердностыо.
Но если вообще судят о том, как началась эксплуатация рос-
сийских ресурсов, то порою забывают об условиях, при ко-
торых она начиналась, и о потребности, которой она отве-
чала. Плохо понимают неотложную необходимость ликви-
дации, затронувшей не богатых собственников, а кулаков,
чей уровень жизни чуть-чуть превосходил уровень жизни
наших беднейших крестьян. Как кажется, более разумным
было бы не подвергать сельское хозяйство потрясениям в
пору выполнения индустриальной задачи, потребовавшей
мобилизации всех ресурсов. Трудно судить из такого дале-
ка, но невозможно отбросить просто так нижеследующее
объяснение.
В начале первого пятилетнего плана следовало предус-
мотреть реальное вознаграждение рабочих сельскохозяй-
ственными продуктами. Поскольку этот план должен был с
самого начала пренебречь легкой промышленностью ради
тяжелой, то в значительной мере трудно было предвидеть,
поставки каких мелких фабричных товаров будут необхо-
димы земледельцам. Наоборот, предписывалось продавать
им трактора, поставки которых тем лучше соответствовали
плану, что производившие их заводы могли - если надо -
поработать и на войну. Но в мелких кулацких хозяйствах с
тракторами было нечего делать. Отсюда необходимость за-
мены их частных предприятий более крупными предприя-
тиями, которые были доверены крестьянским товарище-
ствам. (С другой стороны, необходимая и контролируемая
финансовая отчетность этих коллективных ферм облегча-
ла возможность реквизиций, без которых деревенское по-
требление мало бы отвечало постановлениям плана, всеми
силами стремившегося сократить долю потребляемых пред-
метов. И нельзя не заметить, что мелкие кулацкие предпри-
ятия представляли собой значительные препятствия для
реквизиций.)
Эти соображения были тем более вескими, что индуст-
риализация всегда требует значительного перемещения на-
селения в города. Если индустриализация проходит медлен-
но, то само это перемещение осуществляется в условиях рав-
новесия. Промышленное оснащение сельского хозяйства по-
степенно восполняет1 депопуляцию сельской местности. Од-
нако же резкое развитие создает спрос на рабочую силу, от-
вета на который долго ждать нельзя. Только аграрная кол-
лективизация вместе с машинным оснащением может обес-
печить сохранение и рост сельскохозяйственного производ-
ства, без которых приумножение количества заводов приве-
дет лишь к дисбалансу.
Но говорят, что этим не моясет быть оправдана жестокость
обращения с кулаками.
И здесь необходимо рассмотреть вопрос во всей его це-
лостности.
6. Слабость критики в адрес жестокостей
индустриализации
В мирное время, к которому привыкли французы, уже труд-
но вообразить, что жестокость бывает неизбежной. Но у это-
го мира удобств есть свои границы. Все более далекими пред-
ставляются нам ситуации, когда (справедливо или нет) акты
жестокости, подвергающие индивидов мучениям, кажутся
ничтожными по сравнению с бедами, которых таким обра-
зом стремятся избежать. Если мы рассмотрим отдельно пре-
имущество изготовления сельскохозяйственных тракторов
над изготовлением скромных орудий труда, мы плохо пой-
мем казни и ссылки, жертвы которых исчисляются милли-
онами. Но непосредственный интерес может быть неизбеж-
ным следствием иного интереса, жизненно важный харак-
тер которого нельзя отрицать. Сегодня легко увидеть, что
Советы организовали производство, чтобы заблаговремен-
но ответить на вопрос жизни и смерти.
Моя цель - не оправдать, а понять, и поэтому мне кажет-
ся поверхностным долго задерживаться на ужасах. Легко
утверждать, что мягкость привела бы к лучшим результатам
- по той простой причине, что репрессии были ужасными,
и из-за ненависти к террору. Утверждающий это Кравченко
говорит наобум. Схожим образом он не медлит с заявлени-
ем, что руководство подготовилось бы к войне более эффек-
тивно, если бы применяло более гуманные методы. То, чего
Сталин добился от русских рабочих и крестьян, шло враз-
рез с многочисленными частными интересами и вообще с
непосредственным интересом каждого человека. Но если я
правильно уловил смысл, то невозможно вообразить, чтобы
население единодушно и без сопротивления подчинялось
столь жестокой необходимости. Кравченко в состоянии обо-
сновать свою критику лишь весьма смутно доказывая про-
вал индустриализации. Он довольствуется декларациями,
касающимися беспорядка и бесхозяйственности. Доказа-
тельство тщетности индустриальных успехов выводится из
унизительных поражений 1941 -1942 гг. И все-таки Красная
армия разгромила Вермахт. Несомненно, с помощью ленд-
лиза. Однако же у Кравченко с пера срывается следующая
поразительная фраза: "Впрочем, впоследствии, после Ста-
линграда, начались массовые поставки американского ору-
жия и продовольствия".6 Итак, в решающей битве войны
главную роль сыграли российское вооружение, усилия рос-
сийской промышленности. Кроме того, давая показания в
Вашингтоне перед Парламентской комиссией, расследую-
щей антиамериканские происки, Кравченко сделал еще одно
не менее важное заявление: "Надо уяснить себе, что все рос-
сказни о невозможности производства атомной бомбы в
СССР из-за отсталости российской промышленности в тех-
ническом развитии по сравнению с промышленностью аме-
риканской или английской не только неуместны, но еще и
опасны, так как они обманывают общественное мнение".
Если мы будем избегать узких рамок антисталинской
пропаганды, то сочинение Кравченко весьма интересно, но
лишено теоретической ценности. В той мере, в какой его
критика взывает не к чувствительности, а к интеллекту чи-
тателя, этой критике присуща непоследовательность. Сегод-
ня автор служит Америке, он предостерегает (давая показа-
ния перед парламентской комиссией) американцев, вообра-
жающих, будто Кремль отбросил свои помыслы о мировой
революции; тем не менее в сталинизме Кравченко изобли-
чает контрреволюционное движение. Если для него суще-
ствует политическая и экономическая проблема современ-
ной коммунистической организации, то он дает лишь один
ответ: Сталин и его окружение ответственны за недопусти-
мое положение вещей. Это означает, что другие люди и ме-
тоды способствовали бы успеху там, где, по мнению автора,
Сталин потерпел фиаско. На самом же деле автор избегает
тягостного решения проблемы. Очевидно, что Советский
Союз и даже, говоря более обобщенно, Россия - из-за насле-
дия царизма - не смогла бы поддерживать свое существова-
ние без массивного посвящения собственных ресурсов за-
дачам промышленного переоборудования. Очевидно, что
если бы это посвящение было чуть менее неукоснительным
и даже чуть менее невыносимым, чем требовал Сталин, Рос-
сия могла бы пойти ко дну. Само собой разумеется, такие
гипотезы не могут быть возведены в ранг аксиом, но логика
вещей убеждает в их верности, и против этих гипотез у Крав-
ченко ничего не найдешь. Наоборот, его труд предоставляет
свидетельство в поддержку этого массивного, неукоснитель-
ного и невыносимого посвящения - а в конце демонстриру-
ет его последствия: в Сталинграде Россия спаслась своими
собственными средствами.
Было бы бессмысленным слишком серьезно задержи-
ваться на роли заблуждений, беспорядка и недостаточной
производительности труда. Эта роль неоспорима и ни в коей
мере не отрицается режимом, но сколь бы значительной она
ни была, решающий результат достигнут. Остается поста-
вить лишь вопрос о менее обременительных методах и о бо-
лее рациональной эффективности действий. Одни могут
сказать: если бы царей не свергли, продолжился бы капита-
листический подъем. Другие говорят о меньшевизме. А наи-
менее безумные - о какой-то другой форме большевизма. Но
цари и господствующий класс, на который они опирались,
были для общества тем же, чем для замкнутой системы ока-
зывается течь или трещина. Меньшевизм, взывающий к под-
нимающейся буржуазии, представлял собой глас вопиюще-
го в пустыне. Троцкизм подразумевает недоверие по отно-
шению к возможностям "социализма в отдельно взятой стра-
не". Остается лишь отстаивать большую эффективность не
столь жестокого сталинизма, который заранее знал бы о по-
следствиях своих действий и извлекал бы из спонтанного со-
гласия единство, необходимое для функционирования ап-
парата! Правда в том, что мы восстаем против бесчеловеч-
ной жестокости. И мы предпочитаем скорее умереть, чем спо-
собствовать воцарению террора; но умереть может лишь
одинокий человек, а у безмерного населения нет другой воз-
можности, кроме жизни. Русскому миру предстояло навер-
стать отставание, существовавшее при царизме, а это с неиз-
бежностью было настолько тяжело и требовало столь боль-
ших усилий, что решительные - и во всех смыслах наибо-
лее дорогостоящие меры - стали единственным результатом
его развития. Если у нас есть выбор между тем, что нас при-
тягивает, и тем, что умножает наши ресурсы, то всегда труд-
но отказаться от сиюминутного желания ради грядущего
блага. В крайнем случае, это бывает легко, если мы в благо-
получном состоянии: рациональный интерес действует бес-
препятственно. Но если мы измождены, то только страх, тер-
рор и экзальтация позволяют нам избежать ослабления на-
пряжения. Без мощного стимула Россия не смогла бы вос-
становить пошатнувшееся положение. (Нынешние трудно-
сти во Франции в не столь неблагоприятных условиях по-
казывают степень этой необходимости: жизнь во время ок-
купации была относительно легкой с материальной точки
зрения благодаря отсутствию накопления - работать на бу-
дущее нам всегда удавалось лишь с большим трудом.) Ста-
линизм, в меру своих возможностей, но всегда сурово пользо-
вался элементами страха и надежды, заданными в тяжелой,
но зато полной открытых возможностей ситуации.
К тому же критика сталинизма всегда терпела неудачу,
поскольку стремилась представить политику нынешних
российских руководителей как выражение интересов если
не определенного класса, то по крайней мере - какой-то груп-
пы, чуждой массам. Ни коллективизация земель, ни ориен-
тация индустриальных планов не отвечали интересам ру-
ководителей как группы, находящейся в определенной эко-
номической ситуации. Даже весьма недоброжелательные
авторы не отрицают выдающихся качеств сталинского ок-
ружения. Кравченко, лично знавший в Кремле деятелей,
близких к верхам, ясно пишет: "Тем не менее я могу засвиде-
тельствовать, что большинство руководителей, с которыми
я общался, были людьми способными и знающими свое
дело, динамичными и всецело преданными своим задачам".7
Около 1932 года Борис Суварин, который знал кремлевскую
жизнь с самого начала, ответил на мой вопрос: "Нукакиеже,
по-вашему, - спрашивал я, - могут быть у Сталина основания
поставить себя во главе, отстранив всех остальных?» - «Несом-
ненно, - отвечал Суварин, - он считает себя единственным, у
кого после смерти Ленина есть силы успешно завершить рево-
люцию". Суварин сказал это без иронии и с большой простотой.
В действительности сталинская политика представляет собой
строгий, очень строгий ответ на здравую экономическую не-
обходимость, которая, по сути, требует крайней строгости.
Самое странное, что сталинскую политику считают одно-
временно и террористической, и термидорианской. Невоз-
можно более наивно свидетельствовать о замешательстве,
которое неумолимый ход вещей внес в умы оппозиционе-
ров. Правда состоит в том, что мы ненавидим террор и охот-
но приписываем его реакции. Но согласие между национа-
лизмом и марксизмом является такой же прямой реакцией
на вопрос жизни и смерти, как и безмерная индустриализа-
ция: недостаточно убежденные массы не смогли бы едино-
душно сражаться за коммунистическую революцию. И если
бы революция не связала собственную судьбу с судьбой на-
ции, ей пришлось бы смириться со своей гибелью. На эту
тему У. X. Чемберлен" приводит воспоминание, которое пря-
мо-таки потрясло его. "Было время, - пишет он, - когда на-
ционализм проникал контрабандой и считался чуть ли не
контрреволюционным. Я вспоминаю, как сидел в Московс-
кой государственной опере и ожидал неизбежного грома
аплодисментов после окончания одной из арий "Хованщи-
ны" Мусоргского, оперы из жизни старой России. Эта ария
была молитвой, призывающей Бога послать духа, чтобы спа-
сти Русь - древнее название России. И последовавшие апло-
дисменты больше напоминали демонстрацию против совет-
ского режима..." Поскольку приближалась война, было не-
разумно игнорировать столь глубокие реакции, но следует
ли из этого делать вывод об отходе от интернационалистс-
ких принципов марксизма? Отчеты о закрытых заседаниях
Комитета партии Совнаркома' (правительство РСФСР, Фе-
деративная Российская республика), приведенные Кравчен-
ко', оставляют мало поводов для сомнений. В кремлевском
окружении ответственные работники партии непрестанно
говорили об "отступлении от ленинизма" как о "временном
тактическом маневре".
7- Противоположность мировой проблемы
проблеме российской
На самом деле только закрыв глаза можно не увидеть в се-
годняшнем Советском Союзе - с его жестокими и нетерпи-
мыми чертами - выражение не упадка, а, наоборот, чрезвы-
чайного напряжения, воли, которая ни перед чем не отсту-
пила и не отступит для того, чтобы разрешить реальные про-
блемы Революции. Можно противопоставлять фактам "мо-
ральную" критику, можно подчеркивать то, что в реальнос-
ти отдалено от некогда утверждавшегося "идеала" социализ-
ма, от интересов и мысли индивида. Как бы там ни было, это
условия СССР - а вовсе не целого мира, - и надо еще и ос-
лепнуть, чтобы не увидеть последствий реальной противо-
положности между советским учением и советскими мето-
дами (связанными с конкретной обусловленностью россий-
ских событий), с одной стороны, и экономическими пробле-
мами остальных стран, с другой.
Поскольку нынешняя система в СССР основополагаю-
щим образом привязана к производству средств производ-
ства, она движется в противоположную сторону, нежели ра-
бочее движение в других странах, ориентированное на то,
чтобы уменьшить производство оборудования и увеличить
производство предметов потребления. Но - по крайней мере
в совокупности - это рабочее движение таким же образом
отвечает на обусловливающую его экономическую необхо-
димость, как и советский аппарат - иа необходимость свою.
В мировой экономической ситуации по сути господствует
развитие американской промышленности, то есть изобилие
средств производства и способов их приумножения. В прин-
ципе, США обладают возможностью в конечном счете при-
близить промышленность собственных союзников к амери-
канским условиям. Тем самым в старых индустриальных
нациях (вопреки некоторым существующим противополож-
ным аспектам) экономическая проблема близка к тому, что-
бы стать проблемой не рынков сбыта (в значительной сте-
пени на вопросы о рынках сбыта ответ уже невозможен), но
безвозмездного потребления прибыли. Конечно же, юриди-
ческие основы промышленного производства сохранены
быть не могут. В любом случае и повсюду современный мир
взывает к стремительным изменениям. Земля никогда даже
отдаленно не одушевлялась таким множеством головокру-
жительных движений. И само собой разумеется, на горизон-
те никогда не вырисовывалось еще и столько грандиозных
и внезапных катастроф. Надо ли об этом говорить? Если бы
они произошли, то лишь методы, применяемые в СССР - при
великолепном молчании индивидуальных голосой! - толь-
ко и могли бы быть соразмерными опустошенной бескрай-
ности просторов. (И даже, может быть, смутно человечество
надеется что-то построить иа столь окончательном отрица-
нии и скупом беспорядке.) Но не настала ли пора без страха
- ведь смерть быстро исцеляет от нестерпимых страданий -
вернуться в этот мир, чтобы заметить приумножение его воз-
можностей. Ничто не закрыто для того, кто просто признаёт
материальные условия мысли. И мир приглашает человека
изменять его повсюду и разнообразнейшими способами.
Несомненно, в этом отношении человек не обязательно сде-
лает выбор в пользу повиновения властному курсу СССР. В
чрезвычайно большой степени он растрачивает себя на бес-
плодные страхи антикоммунизма. Но если у него есть соб-
ственные проблемы, требующие разрешения, то вместо того
чтобы изрыгать проклятия или кричать о бедственном по-
ложении, ему лучше приступить к действию, к которому его
побуждают все умножающиеся противоречия. Стоит ему
попытаться понять или, скорее, - стоит ему восхититься же-
стокой энергией тех, кто поднял русскую целину, и он при-
близится к задачам, ожидающим его самого. Ибо мир нахо-
дится в движении и жаждет измениться повсюду и разно-
образнейшими способами.
II. ПЛАН МАРШАЛЛА
1. Угроза войны
За пределами коммунистического учения и предприимчи-
вости человеческий дух, судя по всему, соглашается с нео-
пределенностью и довольствуется недальновидностью. И это
повсюду, кроме советского мира, которому присуще восхо-
дящее движение и который находится на подъеме. Продол-
жается бессильная разноголосица жалоб, уже не раз слышан-
ного (dcja-entendii) - отважных свидетельств решительного
непонимания. Этот беспорядок, несомненно, в большей сте-
пени благоприятствует возникновению подлинного само-
сознания, нежели порядок, и даже можно было бы сказать,
что без этого бессилия, и в то же время без напряжения, под-
держиваемого коммунистической агрессивностью, сознание
не было бы свободным, оно не пробудилось бы.
По правде говоря, ситуация тягостна, но в то же время
способна вывести индивидов из апатии. "Раскол", полный
разрыв разрывает не только умы, но и дух вообще: ведь меж-
ду враждующими сторонами в основе все общее! Но разде-
ление и ненависть от этого не становятся менее полными, а
возвещают они - как представляется - войну: войну непри-
миримую, неизбежным образом самую жестокую и дорого-
стоящую в истории.
К тому же раздумья у порога войны происходят в един-
ственных в своем роде условиях: по сути, что бы мы о ней ни
думали - представить, что произойдет после мирового по-
жара, если он разгорится, невозможно.
Означает ли это, что в случае победы России весь мир
будет лежать в руинах, а Соединенные Штаты не только не
смогут оказать помощь другим странам, но и будут разоре-
ны больше, чем Германия сегодня? В случае своей победы
Россия окажется столь же разорена, и утвердившийся в мире
марксизм не будет иметь ничего общего с революцией, не-
обходимой дЛя развития производительных сил. Что озна-
чало бы разрушение капитализма, которое стало бы в то же
время разрушением всего, что капитализм создал? - в этом
вопросе, очевидно, нагляднейшее из опровержений, какие
можно выдвинуть против здравомыслия Маркса. Человече-
ство, которое разрушит плоды индустриальной революции,
станет самым бедным за всю свою историю; воспоминания
же о недавних богатствах лишь довершат картину его не-
жизнеспособности. Ленин определял социализм так: "Совет-
ская власть плюс электрификация". На самом деле социа-
лизм требует не только власти народа, но и богатств. И ни
один разумный человек не вообразит, что социализм возник-
нет в мире, где бараки сменят цивилизацию, символами ко-
торой являются Нью-Йорк и Лондон. Возможно, эта циви-
лизация и достойна ненависти, иногда она кажется всего
лишь дурным сном, и, конечно же, она порождает скуку и
раздражение, способствующие соскальзыванию к катастро-
фе. Никто в здравом уме не может останавливаться на том,
что привлекательно лишь в качестве нонсенса.
Само собой разумеется, нам вольно воображать также и
разгром России Соединенными Штатами, который не опус-
тошил бы мир так непоправимо. Но "раскол" будет тем бо-
лее жестким, чем менее он будет стоить победителю. Пред-
ставляется, что всемирной империей будет владеть тот, кому
единственно будет принадлежать абсолютное оружие, - но
владеть как палач своей жертвой. Эта роль палача настоль-
ко незавидна, а осознание того, что столь кровавое решение
наверняка отравило бы всю социальную жизнь, настолько
сильно, что у американцев не существует сплоченного дви-
жения за незамедлительную войну. Между тем ясно и по
крайней мере правдоподобно, что время работает на Россию.
2. Возможность невоенной конкуренции между способа-
ми производства
Если, с одной стороны, мы рассмотрим молчание коммуниз-
ма, повсеместно насаждаемое посредством концентрацион-
ных лагерей, - а с другой, свободу, истребляющую коммуни-
стов, то не останется никаких сомнений: пробуждение духа
вряд ли может найти для себя более подходящие условия.
Но даже если оно представляет собой результат угрозы, и
пусть даже в какой-то момент оно сочетается с чувством
тщетности усилий - уже проигранной партии, - пробудив-
шееся сознание никоим образом не может позволить себе
впасть в тревогу: то, что одерживает в нем верх, - это, скорее,
несомненность мгновения (абсурдна мысль о том, что лишь
ночь станет ответом на желание видеть). И все же до после-
днего мгновения пробудившееся сознание не в силах отка-
заться от спокойных поисков шанса. Оставить эти поиски оно
может лишь в блаженстве смерти.
При нынешних ду шераздирающих страданиях в неизбеж-
ность войны мешает верить мысль о том, что - перефра-
зируя мысль Клаузевица - "экономика" в теперешних услови-
ях могла бы "продолжать войну и другими средствами".
Конфликт, разгоревшийся в сфере экономики, противо-
поставляет мир промышленного развития, первоначально-
го накопления - миру развитой промышленности.
Некоторым основополагающим образом - именно со сто-
роны чрезмерного производства исходит опасность войны:
лишь войгиг, если экспорт труден и если ?iem другого выхода,
может стать заказчиком для экономики перепроизводства.
Американская экономика является как раз наиболее взры-
воопасной из экономик, когда-либо существовавших в мире.
Правда, взрывному давлению ее массы одновременно не бла-
гоприятствовали, как в Германии, соседство густого и воин-
ственного населения - извне и дисбаланс между различны-
ми компонентами развития производительных сил - изнут-
ри. Наоборот, мысль о том, что эта гигантская машинерия,
одушевляемая движением неизбежного роста, жизнеспособ-
на, уравновешенна и рациональна, являет всю опасность
бессознательного. Тот факт, что этот механизм развивался в
течение двух войн, не внушает полного успокоения. Как бы
там ни было, тягостно видеть, как динамичное общество
безоговорочно и недальновидно предается увлекающему его
движению. Тягостно знать, что это общество совершенно не
признает законов собственного промышленного подъема и
производит товары, не соизмеряя последствий такого про-
изводства. Эта экономика оказалась соответствующей мас-
штабам двух войн: какое внезапное колдовство смогло бы
привести ее в соответствие масштабу мирного времени при
все продолжающемся движении роста? Люди, занимающи-
еся "одушевлением" экономики, наивно уверены, что кроме
этого не преследуют никаких других целей. Но разве нельзя
у них спросить, не стремятся ли они бессознательно к про-
тивоположности того, что признают сознательно? Ведь у
американцев есть привычка наблюдать за тем, как другие на-
чинают войну, и опыт показал им все преимущества подоб-
ного ожидания.
Между тем такого рода пессимистическим взглядам сле-
дует противопоставить взгляд трезвый, основанный на кон-
цепции широкомасштабного проекта, осуществление кото-
рого уже началось. Если правда, что трудно себе представить
длительное процветание Соединенных Штатов без помощи
гекатомбы богатств - в форме самолетов, бомб и прочего
военного оснащения, то хотя бы можно вообразить эквива-
лентную гекатомбу, посвященную не кровопролитным тру-
дам. Иначе говоря, если война и необходима для американ-
ской экономики, то отсюда не следует, что она должна вес-
тись в традиционной форме. И даже можно легко вообра-
зить, как с другого берега Атлантики поднимется решитель-
ное движение, отказывающееся следовать привычному ходу
вещей: конфликт не обязательно будет военным, можно
представить себе всеобъемлющее экономическое соревнова-
ние, которое будет стоить его инициаторужертв, сравнимых
с военными; которое будет основываться на бюджете той же
природы, что и военный, - затраты, не компенсируемые ни-
какой надеждой на капиталистическую прибыль. То, что я
говорил об инерции Западного мира, подразумевает - по
меньшей мере - единственную оговорку: в современном
мире не существует ни политического течения (в смысле
пропаганды), ни движения мысли, которые были бы пря-
мой реакцией на советское давление. Тем не менее на него
отвечает твердая решимость. План Маршалла, конечно же,
представляет собой некоторую изолированную реакцию: это
- единственное предприятие, которое противопоставляет
воле Кремля к мировому господству свое систематическое
видение. План Маршалла придает окончательный облик
современному конфликту: в его основе - борьба за гегемо-
нию не двух военных держав, а двух экономических мето-
дов. План Маршалла противопоставляет организацию из-
бытка тому накоплению, что свойственно сталинским Пла-
нам. Это не обязательно подразумевает вооруженную борь-
бу, которая не может дать подлинного решения. Если про-
тивостоящим силам свойственна экономически разная при-
рода, то соревноваться они должны в плоскости экономи-
ческой организации. Что и осуществляет, как кажется, ини-
циатива плана Маршалла - единственная реакция на про-
движение Советов в мире.
Одно из двух: или пока еще плохо оснащенные части Зем-
ного шара подвергнутся индустриализации с помощью со-
ветских планов, или же их оснащению послужит избыток,
произведенный американской промышленностью. (Но без
всякого сомнения, успех, то есть воплощение, второго пред-
приятия вселяет настоящую надежду.)
3. План Маршалла
Франсуа Перру, один из самых оригинальных французских
экономистов, усматривает в плане Маршалла историческое
событие исключительной важности.10 С точки зрения Фран-
суа Перру, план Маршалла "начинает наиболее грандиозный
экономический эксперимент, когда-либо осуществлявший-
ся в мировом масштабе" (стр. 82). Да и его последствия "в
мировом масштабе ориентированы на то, чтобы далеко пре-
взойти наиболее отважные и наиболее успешные из струк-
турных реформ, предлагаемых всевозможными рабочими
партиями в национальном масштабе" (стр. 84). К тому же
план Маршалла мог бы стать подлинной революцией и даже
"единственной революцией, которая важна в этот период Ис-
тории" (стр. 38). Вводимые им революционные преобразо-
вания по сути дела изменяют "привычные отношения меж-
ду нациями" (стр. 184). "На то, чтобы усмирить борьбу меж-
ду нациями" требуется "гораздо больше революционного
духа, нежели на то, чтобы подготовить борьбу наций во имя
борьбы классовой" (стр. 34). Итак, в день, когда предприя-
тие генерала Маршалла "будет увенчано начальными успе-
хами, оно затмит своими благодеяниями наиболее глубокие
и наиболее удавшиеся социальные революции" (стр. 38).
Это мнение опирается на конкретные соображения. План
Маршалла стремится избавить европейские нации от дефи-
цита платежного баланса по отношению к Соединенным
Штатам. По правде говоря, дефицит этот существует давно.
"Застарелая болезнь торгового баланса США - избыток экс-
порта. С 1919 по 1935 гг. он возрос в целом до четырнадца-
ти миллиардов четырехсот пятидесяти миллионов долла-
ров..." (стр. 215). По в значительнейшей части этот избыток
компенсировался вливаниями золота, а остаток покрывался
подтвержденным кредитом, основанным на оценке выража-
емой в цифрах прибыли. Сегодня большинство этих мер
невозможны. Бедность Европы придала ее потребности в
американских продуктах характер чрезвычайной неотлож-
ности; импорт этих продуктов с необходимостью приводит
к увеличению дефицита, но какие-либо средства компенса-
ции этого роста ныне отсутствуют. Исчезли не только золо-
то и кредит, но и европейские капиталовложения в Соеди-
ненных Штатах. Туризм только-только возобновился, а час-
тичное уничтожение европейского торгового флота приве-
ло к увеличению долларовых затрат. Исчезновение интен-
сивной торговли с такими регионами, как Юго-Восточная
Азия, чьи поставки в США были важны, лишает Европу еще
одного средства, каким она могла бы частично компенсиро-
вать избыток своего импорта из Америки. Следовательно,
логика торговой активности, которая подчиняет поставки
прибылям поставщика, могла бы отнять у разоренной Ев-
ропы возможность возвращения к жизнеспособной полити-
ческой экономии.
Но каким может быть в современном мире смысл столь
значительного дисбаланса? Именно перед этой проблемой
и встали Соединенные Штаты. Можно было либо слепо при-
держиваться принципа прибыли, но значит, и поддерживать
последствия невыносимой ситуации (легко вообразить судь-
бу Америки, обрекшей остальной мир на ненависть). Либо
же следовало отказаться от правила, лежащего в основе ка-
питалистического мира. Нужно было поставлять товары без
оплаты: продукты труда следовало дарить.
План Маршалла и является решением этой проблемы. Это
единственное средство передать в Европу продукты, без ко-
торых ситуация в мире снова бы накалилась.
Возможно, у Франсуа Перру и есть основания подчерки-
вать важность плана Маршалла. В собственном смысле сло-
ва это, может быть, и не революция. Однако же сказать о пла-
не Маршалла, что его революционная значимость сомни-
тельна, было бы в любом случае замечанием неточным. Мож-
но задать и более простой вопрос: заложен ли в него тот тех-
нический смысл и далеко идущая политическая значимость,
которой наделяет его Перру? В выкладках этого автора за
скобками остается то, как этот план вписывается в полити-
ческую игру, противопоставляющую Америку и СССР по все-
му миру. Он ограничивается рассмотрением совершенно но-
вых экономических принципов, вводимых этим планом в
отношения между нациями. Он не рассматривает ни эволю-
цию этих отношений в зависимости от реального полити-
ческого воплощения плана, ни воздействие этой эволюции
на международное положение.
Я вернусь к одному вопросу, который автор намеренно
оставил открытым. Но прежде всего необходимо показать, в
чем интерес, который представляет его сугубо технический
анализ.
4- Противоположность между "общими" операциями и
"классической" экономикой
Франсуа Перру исходит из Бретгон-Вудских соглашений -
и из их провала. Он без труда доказывает, что в Бреттон-Вуд-
се не рассматривалось ничего важного, что не соответство-
вало бы правилам "классической" экономики. Именно так
он характеризует эту "общую доктрину", которая "в строгом
виде не встречается ни у одного из английских классиков
XVIII века", но "берет начало у этих классиков и непрерывно
течет извилистыми путями от Адама Смита до А. К. Пигу".11
Для классиков рациональное и нормальное использование
ресурсов "осуществляется с помощью изолированных расче-
тов".12 Такие расчеты "производятся фирмами" и "в прин-
ципе исключают операции, проводящиеся посредством
сгруппировывапия или стремящиеся к таковому". Иными
словами, заимодавец и заемщик рассматривают операции,
"исходя каждый из собственных интересов, не учитывая, как
это отразится на ближних" (стр. 97). Притаких условиях эти
операции остаются чуждыми какому бы то ни было общему
интересу: если угодно, политические цели и групповые ин-
тересы здесь не принимаются в расчет. Достойными рассмот-
рения считаются только издержки, доходность и риски. Фак-
тически не существует других законов, кроме прибыли изо-
лированных единиц, каковыми являются фирмы, вовлечен-
ные в операции. Кредиты даются в той мере, в какой при-
быль в цифровом выражении может быть продемонстри-
рована заимодавцу. И вот, Международный Банк Реконст-
рукции и Экономического Развития действует в рамках та-
ким образом определенных принципов. "Вместо того что-
бы анархию индивидуальных займов подчинить последо-
вательной инвестиции, скоординированной с помощью гло-
бальных расчетов, Международный Банк задается целью
увековечить обычное блуждание международных кредитов
в зависимости от произвола личных инициатив" (стр. 155).
Несомненно, "даже одним фактом своего существования
Международный Банк представляет собой первую попытку,
осуществленную с целью если не группировки потребнос-
тей, то как минимум - группировки сторон с целью взаим-
ного улаживания соглашений по займам" (стр. 156). Но по-
ложение устава "обязывает Банк изучать каждый запрос по-
очередно, учитывая исключительно свой собственный эко-
комический интерес, и вне соотношения с совокупностью
потребностей в их массе или же с массой действительно
сформулированных запросов" (стр. 155)-
Можно было бы, в сущности, сказать, что Бреттон-Вудс-
кие соглашения как раз и определили тупик международной
экономики. Международной экономике, заключенной в рам-
ки капиталистического мира и основанной на правилах изо-
лированной прибыли, без которой немыслима13 ни одна опе-
рация, пришлось бы отказаться от собственных устоев или
же ради поддержания устоев отказаться от условий, без ко-
торых она не могла бы продолжать свое существование. Не-
достаточность деятельности Международного Банка и Ва-
лютного Фонда в негативной форме подчеркивает позитив-
ную направленность плана Маршалла.
Парадокс капиталистической экономики заключается в
том, что она игнорирует общие цели, наделяющие ее смыс-
лом и значимостью, и в том, что она вообще не может выйти
за пределы изолированных целей. Впоследствии я покажу,
что результатом этого оказывается ошибка в элементарной
перспективе: общие цели рассматриваются нами по образу
и подобию целей изолированных. Но, не вынося окончатель-
ного решения о практических последствиях, было бы инте-
ресно понаблюдать за этим внезапным переходом из одного
мира в другой - от примата изолированного интереса к при-
мату интереса общего.
Франсуа Перру в высшей степени справедливо извлек
дефиницию плана Маршалла из этой существенной оппо-
зиции: он говорит, что это "инвестирование всемирной при-
были" (стр. 1б0).
В этой операции "размеры и характер рисков, а также все-
охватность и судьба того, что поставлено на карту, делают
подсчеты чистой прибыли иллюзорными". Она была под-
готовлена, задумана и будет проведена на основе политичес-
кого выбора и макроскопических расчетов, для понимания
которых классический анализ почти ничем не сможет по-
мочь" (стр. 172-173). Отныне "запросы на кредиты и их рас-
пределение основаны на коллективных расчетах, не имею-
щих ни малейшего отношения к расчетам изолированным,
которые предпочитал подробно рассматривать либерализм"
(стр. 99-100). Теперь "коллективное предложение предпола-
гает коллективный спрос". Само собой разумеется, "эта груп-
пировка спросов и предложений находится в вопиющем
противоречии с теорией и классической практикой капита-
ловложений" (стр. 1б7).
Экономические совокупности, то есть государства, при
интеграции в глобальный процесс оказались вынуждены пе-
рейти от примата собственного изолированного интереса к
интересу региональных соглашений. Протекционизм в про-
мышленности, поддерживаемый при игнорировании или
отрицании интересов соседей, сменяется необходимостью
систематических соглашений, предполагающих перерасп-
ределение труда. Но и сами региональные соглашения слу-
жат всего-навсего этапами в мировой интеграции. Не суще-
ствует такой изолированной единицы, которая бы знала
только себя саму, и нет такого мира или государства в мире,
чья экономика была бы доминирующей; существует лишь
всеобщее оспаривание изоляции. Само движение, в котором
она "опирается на экономику соседних стран", помещает каж-
дую отдельную экономику в рамки мировой (стр. 110).
При таких условиях "распределение кредита перестало
быть ремеслом, став функцией" (стр. 157). Точнее говоря, че-
ловечество, взятое в целом, может воспользоваться кредитом
в целях, относительно которых оно решит, что они больше
не должны служить выгоде заимодавца и что оно больше не
обязано соблюдать рамки, определяемые его интересами.
Человечество, воплощенное вменеджере, в администраторе
АЭК (Администрации по экономической кооперации), по-
средством постоянных переговоров будет перераспределять
инвестиции - согласно основополагающему закону, заклю-
чающемуся в отрицании правил получения прибыли. Ста-
рая формулировка этого нового закона хорошо знакома.
Операции по получению мировой прибыли необходимо ру-
ководствуются следующим неоспоримым принципом: "От
каждого по возможностям, каждому по потребностям".
5- Об "общей" прибыли по Франсуа Перру с точки зрения
"общей экономии"
Сколь бы странной и сколь бы смещенной (во всех смыс-
лах) ни была в отношении этой темы элементарная форму-
ла коммунизма, никакой план Маршалла, никакое логичное
"инвестирование мировой прибыли" и даже никакой не-
удачный эскиз идеальной операции не могли бы найти себе
другой формулы. Само собой разумеется: поставленная цель
еще не есть цель достигнутая, но осознанно или неосознан-
но - этот план не может преследовать никаких других це-
лей.
Очевидно, это может привести лишь к многочисленным
трудностям, какие Франсуа Перру, несомненно, осознает, но
на которые он либо вообще не обращает внимания, либо же
не считает нужным обращать внимание в рамках столь не-
большой книги.
Автор избегает говорить о рискованности подобного пла-
на и о сомнениях, в которых мы пребываем относительно
его воздействия на мировую политику.
С другой стороны, он пренебрегает тем фактом, что план
подразумевает вклады. В сущности говоря, его надо профи-
нансировать. В зависимости от характера этих вкладов и
силы их мобилизации, влияние плана может быть ограни-
ченным, а смысл его - видоизмененным.
Чтобы изучить характер этих вкладов, может оказаться
полезным ввести - в направлении, продолжающем труд
Франсуа Перру, - целый ряд теоретических соображений. В
первую очередь, план подразумевает мобилизацию капита-
ла и его неподчинение общему закону прибыли. Этот капи-
тал - согласно выражению Франсуа Перру - берется из ре-
зервов "экономики, господствующей в международном мас-
штабе". На самом деле это требует настолько развитой эко-
номики, что потребности ее роста с трудом поглощают из-
быточные ресурсы. Для этого требуется еще и нацио-
нальный доход, несоизмеримый с доходом других наций, -
такой, чтобы относительно малое его изъятие означало бы
для каждой из дефицитных экономик сравнительно боль-
шую помощь. В действительности, дополнительная сумма,
исчисляемая в миллиардах долларов, имеет для Европы жиз-
ненную важность, но эта сумма ниже стоимости потребле-
ния алкоголя в Соединенных Штатах в 1947 г. Цифра, о ко-
торой идет речь, в принципе, соответствует трехнедельным
военным расходам. Она близка к 2% валового национально-
го продукта США.
Без плана Маршалла эти 2% могли бы частично пойти на
рост непроизводительного потребления, но поскольку речь
идет в первую очередь об оборудовании, то в принципе они
могли бы послужить росту американских производитель-
ных сил, то есть увеличению богатств Соединенных Шта-
тов. Это не обязательно должно шокировать, а если кого-то
и шокирует, то скорей лишь с моральной точки зрения. По-
пробуем вообразить, что это значит в общем смысле. Такое
увеличение богатств отвечало бы совместным потребностям
изолированных интересов. Если - помимо общих операций,
рассмотренных Франсуа Перру, - мы снова вернемся к точ-
ке зрения "общей экономии", то изолированный интерес кон-
кретно означает следуюхцее: всякая изолированная единица
на Земле, в живой природе в целом, стремится к росту и тео-
ретически может расти. По существу, всякая изолированная
живая частица может использовать избыток ресурсов, каким
она располагает в среднестатистических условиях, либо -
для роста посредством размножения, либо - для своего ин-
дивидуального роста. Но такая потребность возрастать, до-
водя рост до пределов возможного, является делом изолиро-
ванных существ; ею определяется изолированный интерес.
Это все - привычка рассматривать общий интерес по образ-
цу интереса изолированного; но мир не настолько прост, что-
бы это можно было сделать всегда, не допуская ошибки в пер-
спективе.
Такую ошибку легко наглядно продемонстрировать: рас-
смотренный в своей совокупности, рост живых частиц не
может продолжаться до бесконечности. Существует точка
насыщения пространства, открытого для жизни. Несомнен-
но, открытость пространства росту активных сил способна
меняться вместе с природой живых форм. Крылья птиц от-
крыли для роста пространство еще более протяженное. Точ-
но так же у человека обстоит дело с развитием техники, по-
зволившим совершать последовательные скачки в развитии
жизненных систем, потребляющих и производящих энер-
гию. Всякая новая техника сама по себе способствует ново-
му росту производительных сил. Но это движение роста на-
талкивается на пределы на всех этапах жизни. Оно непрес-
танно стопорится, и ему приходится дожидаться изменения
форм жизни. Остановка в развитии не истощает ресурсов,
которые могли бы способствовать наращиванию объема
живых сил. Но тогда энергия, которая могла бы произвести
рост, затрачивается впустую. В плане человеческой деятель-
ности ресурсы, которые можно было бы накопить (капита-
лизировать), превратив в новые производительные силы, как
бы испаряются. Как правило, следует допустить, что жизнь
и богатство не могут плодиться до бесконечности и что не-
престанно наступают моменты, когда они должны отказать-
ся от роста ради траты. Интенсивное размножение бессмер-
тных существ, какими являются простейшие, сменяется рос-
кошью смерти и полового размножения, которая поддержи-
вает безмерное расточительство в хроническом состоянии.
Поедание одних животных другими также служит тормозом
для глобального роста. И аналогично этому люди, обеспе-
чив себе за счет животных гарантированное господство над
пространством, доступным для жизни, ведут войны и име-
ют тысячи форм бесполезного потребления. В то же время
благодаря индустрии, использующей энергию ради разви-
тия производительных сил, у человечества во много раз уве-
личиваются возможности для роста и бесконечная легкость
растрачивания ресурсов впустую.
Но рост можно рассматривать как то, что в принципе яв-
ляется заботой изолированного индивида, который не от-
меряет его пределов, с трудом борется за его обеспечение и
никогда не занимается его последствиями. Формула роста
тогда соответствует формуле изолированного кредитора:
"каждый действует ради собственной выгоды, не принимая
в расчет воздействия на ближнего", а еще меньше - воздей-
ствия в глобальном масштабе. В противовес этому (помимо
глобального интереса людей, который, если его неправиль-
но понимать, как я уже сказал, представляет собой всего
лишь искаженное приумножение изолированного интереса)
существует общая точка зрения, исходя из которой жизнь
предстает в новом свете. Без сомнения, такая точка зрения
не предполагает отрицания интересов роста, но она проти-
вопоставляет ослеплению и отчаянию индивидов странное,
переполняющее их ощущение богатства, сразу и благотвор-
ное, и катастрофическое. Этот интерес берется из опыта,
противоположного тому, где господствует эгоизм. Это не
опыт индивида, заботящегося о том, чтобы взять на себя раз-
витие собственных личных сил. Это сознание, противопо-
ложное суете забот. Темы экономики позволяют конкрети-
зировать природу такого интереса. Если мы рассмотрим в
их массе изолированные интересы обладателей капитала, то
вскоре обнаружим противоречивый характер этих интере-
сов. Каждому владельцу капитала требуется от своего капи-
тала некая прибыль, что предполагает неограниченное раз-
витие инвестирования, то есть безграничный рост произво-
дительных сил. Что слепо отрицается в основе этих сугубо
производительных операций - так это значительная, хотя и
не безграничная, сумма продуктов, потребляемых впустую.
К сожалению, при упомянутых расчетах в первую очередь
забывают, что обязательно придется растратить баснослов-
ные богатства на ведение войн. Отчетливее это можно вы-
разить в парадоксальномутверждении: экономические про-
блемы, где вопрос, как в "классической" экономии, ограни-
чивается поисками прибыли, являются проблемами изоли-
рованными и ограниченными; в общей проблеме всякий раз
вновь всплывает сущность живой массы, которой приходит-
ся непрестанно уничтожать (потреблять) избыток энергии.
И если вернуться к плану Маршалла, то теперь его легко
уточнить. Он противостоит изолированным операциям
"классического" типа, но не только пугем группирования
коллективного спроса и предложения: это - общая операция
в том смысле, что в самой своей сути этот план есть отказ от
роста производительных сил. План Маршалла стремится
разрешить общую проблему тем, что все его вложения без-
возвратны. В то же время - несмотря на только что сказан-
ное - план Маршалла находит для роста его конечное ис-
пользование (ясно, что общая точка зрения имеет в виду сра-
зу две эти темы), но он переносит возможность этого туда,
где разрушение и техническая отсталость оставили для него
открытое пространство. Иными словами, его вклады - вкла-
ды обреченного богатства.
В совокупности мировых богатств существует избыточ-
ная доля ресурсов, не способная обеспечить рост, для кото-
рого "пространство" (точнее говоря, возможность) отсут-
ствует. Пи часть ресурсов, которую необходимо пожертво-
вать, ни момент пожертвования никогда не бывают точно
заданы. Но общая точка зрения требует, чтобы в неопреде-
ленное время и в неопределенном месте рост был оставлен,
богатство отвергнуто, а его возможная плодотворность или
рентабельное инвестирование - отброшены.
6. Советское давление и план Маршалла
Как бы там ни было, одна трудность здесь неустранима. Как
мобилизовать вклады, как оторвать пять миллиардов дол-
ларов от правила изолированной прибыли? Как устроить их
массовое уничтожение (holocauste)? И здесь имеет значение
втягивание плана в реальную политическую игру - какя уже
говорил, не рассмотренное в труде Перру; очевидно, все не-
обходимо пересмотреть исходя из этого. Франсуа Перру оп-
ределил план Маршалла так, как если бы отрыв вкладов от
общего правила уже состоялся; как если бы это было след-
ствием общего интереса. В этом вопросе я не могу безогово-
рочно соглашаться с Перру. План может быть "инвестиро-
ванием мировой прибыли". Но он может быть и инвестиро-
ванием "американской прибыли". Я не утверждаю, что он
таков, но вопрос возникает. Может еще произойти и так, что
будучи - в своем принципе - инвестированием "мировой
прибыли", он отклонится в американском направлении.
Теоретически план Маршалла представляет собой глу-
бинное отрицание капитализма: в этом ограниченном смыс-
ле оппозицию, выявленную анализом Франсуа Перру, ничем
не смягчить. А на практике?
Но пока еще пет никакой практики. Зададим всего лишь
один вопрос: возможно, что, стремясь к самоотрицанию, ка-
питализм одновременно покажет, что он не в состоянии из-
бежать самоотрицания, хотя сил для самоотрицания у него
недостаточно. Тем не менее для американского мира речь туг
идет о жизни и смерти.
Этот аспект современного мира ускользает от большин-
ства тех, кто старается его понять: парадоксальным образом,
главное в нынешней ситуации - что без спасительной бояз-
ни Советов (или еще какой-нибудь аналогичной угрозы)
плана Маршалла не было бы. По правде говоря, кремлевс-
кая дипломатия держит ключи от американских сейфов. Как
пи парадоксально, именно напряжение, под держиваемое ею
в мире, определяет происходящие в мире изменения. Подоб-
ные утверждения могут без труда соскользнуть к абсурду, но
можно сказать, что без СССР и без политики напряжения,
которую он проводит, капиталистический мир наверняка
оказался бы парализованным. Эта истина руководит в на-
стоящее время эволюцией мировых процессов.
Нельзя с уверенностью утверждать, что советский режим
сегодня отвечает на экономические потребности мира в це-
лом. По меньшей мере, можно предположить, что для избы-
точной экономики не обязательно требуется диктаторская
организация индустрии. Но политические действия Совет-
ского Союза и Коминформа необходимы для мировой эко-
номии. Действия здесь являются следствием различия не
только в надстройке (в правовой системе производства), но
и в экономическом уровне. Иначе говоря, политический ре-
жим в сжатом виде, русский мир, переводит неравенство
ресурсов (неравномерность движения энергии) на язык аг-
рессивной агитации, чрезмерного напряжения классовой
борьбы. Само собой разумеется, это напряжение благопри-
ятствует и не столь неравному перераспределению ресурсов,
и циркуляции богатств, которую стопорило растущее нера-
венство жизненного уровня. План Маршалла - это следствие
агитации рабочих, которую он изо всех сил стремится пре-
кратить путем повышения жизненного уровня в странах
Запада.
Коммунистическая оппозиция плану Маршалла затяги-
вает его применение на начальной стадии. Она стремится
помешать его осуществлению, но - вопреки видимости -
подчеркивает важность движения, с которым борется. Она
подчеркивает его и контролирует; помощь Европе - в прин-
ципе - ведет к возможности и даже к необходимости амери-
канского вмешательства, но советское противодействие де-
лает затруднительными те нарушения и эксцессы, которые
могли бы превратить это вмешательство в завоевание. По
правде говоря, саботаж мог бы ослабить результативность
американской помощи. Но на деле он только усиливает ощу-
щение ее необходимости, а то и бедственного положения,
которое обеспечивает еще более безоговорочное ее предос-
тавление.
Мы не смогли бы переоценить важность всех этих взаи-
моотражений. Они способствуют глубокому преобразова-
нию экономии. Нет уверенности, что их результаты окажут-
ся достаточными, но эта парадоксальная "торговля" доказы-
вает, что сжатие мировых полюсов не обязательно будет раз-
решаться войной. В любом случае социалистическая или
коммунистическая агитация рабочих по сути тяготеет к
мирной - без революций - эволюции экономических инсти-
тутов. Первое заблуждение - полагать, что эту эволюцию
может обеспечить умеренная реформистская агитация как
таковая. Если вследствие революционной коммунистичес-
кой инициативы упомянутая агитация не приняла бы уг-
рожающего оборота, то не было бы никакой эволюции. Од-
нако же было бы неверным воображать, что единственным
отрадным итогом коммунизма будет захват власти. Даже в
тюрьме коммунисты продолжали бы "изменять мир". Сам
по себе результат плана Маршалла значителен, но в нем не
следует видеть какого-то окончательного предела. Экономи-
ческое соревнование, возникшее благодаря его подрывному
действию, могло бы с легкостью повлечь, помимо измене-
ний в перераспределении богатств, более глубокое измене-
ние в структурах.
7. Или же единственной силой, которая в состоянии
"изменить мир", остается угроза войны...
С самого начала план Маршалла стремится к подъему уров-
ня жизни в мировом масштабе. (В качестве его побочного
эффекта может даже произойти повышение уровня советс-
кой жизни - за счет наращивания производительных сил.)
Но в капиталистических условиях повышение уровня жиз-
ни не является достаточным средством отвлечения от непре-
рывного наращивания производительных сил. Поэтому
план Маршалла с самого начала представляет собой еще и
средство повышения уровня жизни, внешнее по отношению
к капитализму (в этом отношении неважно, имеет ли место
подобный эффект за пределами Соединенных Штатов). Тем
самым начинается соскальзывание к структуре, которая не
столь кардинально отличается от советской; к относитель-
но государственной экономии, единственно возможной в
пору, когда при обуздании роста производительных сил мар-
жа капиталистического накопления, а следовательно, и при-
были, будет недостаточной. Кроме того, форма помощи Ев-
ропе - не единственный признак эволюции, которой, как
правило, благоприятствовала рабочая агитация. Соединен-
ные Штаты сражаются с неразрешимыми противоречиями.
Они защищают свободное предпринимательство, но при
этом развивают значимость государства. Им только и оста-
ется, что медленно, в меру своих сил, брести к той точке, куда
мчится СССР.
Отныне решение социальных проблем достигается не с
помощью уличных бунтов, и мы далеки от того времени,
когда лишенные экономических ресурсов народы в период
своей экспансии были вынуждены нападать на более бога-
тые регионы. (Впрочем, военные ситуации в наши дни, на-
перекор прошлому, играют на руку богатым.) К тому же по-
следствия невоенной политики приобрели первостепенный
интерес. Нам не может быть гарантировано, что невоенная
политика предохранит нас от катастрофы, но такая полити-
ка - наш единственный шанс. Мы не можем отрицать того,
что зачастую война ускоряла эволюцию обществ: за преде-
лами самого Советского Союза и мы, и наша свобода духа, и
наши менее закоснелые социальные отношения, и наша про-
мышленность, и наша огосударствленная сфера услуг - все
это результаты двух войн, которые потрясли Европу. Верно
даже и то, что из последней войны мы вышли с приростом
населения: и уровень всего, что мы упомянули, в совокупно-
сти продолжает1 расти. Тем не менее мы не видим, к чему еще
может привести нас третья война, кроме как к непоправи-
мому состоянию Земного шара, подобному положению Гер-
мании в 1945 г. Отныне мы должны считаться с мирной эво-
люцией, без которой уничтожение капитализма стало бы в
то же время уничтожением капиталистических трудов, ос-
тановкой промышленного развития и рассеиванием социа-
листической грезы. Впредь нам придется ждать от угрозы
войны того, что вчера было бы негуманным, но правильным
ждать от самой войны. Это не успокаивает, но иного выбора
не дано.
8. "Динамичный мир"
Мы должны всего лишь принять во внимание один ясный
принцип, лежащий в основе всех политических суждений.
Если угроза войны заставит США посвящать основную
часть избытка военному производству, то будет бесполезным
говорить о какой-то мирной эволюции: тогда война разго-
рится наверняка. И лишь в той мере, в какой угроза войны
заставит США хладнокровно - и безвозмездно - посвятить
значительную часть избытка повышению жизненного уров-
ня в мировом масштабе, движение экономии даст приросту
энергии иной выход помимо военного, а человечество будет
спокойно продвигатъсякобщему разрешению своихпроблем.
Речь идет не о том, что отсутствие разоружения означает
войну; но американская политика колеблется между двумя
методами: то ли перевооружать Европу с помощью нового
ленд-лиза, то ли хотя бы отчасти использовать план Мар-
шалла для ее военного оснащения. В сегодняшних услови-
ях разоружение - лишь тема для пропаганды, но никоим
образом не путь к выходу. Но если американцы откажутся
от особого характера плана Маршалла, от использования
значительной части излишка в невоенных целях, то этот из-
лишек взорвется там, где они решат. В момент взрыва мож-
но будет сказать: политика Советов сделала катастрофу не-
избежной. И утешение будет не только абсурдным, но и лжи-
вым. Впредь можно утверждать и противоположное: исполь-
зовать избыток производительных сил ради одних военных
целей означает отнестись к ним всерьез, взять на себя ответ-
ственность за войну. СССР, несомненно, подверг Америку су-
ровому испытанию. Но чем стал бы этот мир, если бы в нем
не было СССР, чтобы пробудить его, подвергнуть его испы-
танию и принудить его к "изменению"?
Я обрисовал неотвратимые последствия стремительного
вооружения, но это никоим образом не означает разоруже-
ния, о котором бессмысленно даже думать. Разоружение на-
столько мало возможно, что мы неспособны даже вообразить
его последствий. Мы плохо понимаем, до какой степени бес-
полезно предлагать этому миру отдохнуть. Покой и сон тут
в крайнем случае могут стать всего лишь предтечами вой-
ны. Только ДинамиЧшйМиР* отвечает назревшей необходи-
мости в изменениях. Это единственная формулировка, ко-
торую можно противопоставить революционной воле Сове-
тов. И Динамичный Мир означает, что такая решительная воля
поддерживает состояние угрозы войны, вооружение проти-
востоящих друг другу лагерей.
9-Достижения человечества связаны
с достижениями американской экономики
Из этого утверждения следует вывод, что только успех аме-
риканских методов подразумевает мирную эволюцию. Боль-
шая заслуга Альбера Камю состоит в том, что он весьма ясно
показал невозможность революции - по меньшей мере клас-
сической, - без войны. Но нет необходимости видеть в СССР
воплощение одной лишь бесчеловечной воли, а в политике
Кремля - происки злых сил. Разумеется, жестоким было бы
желать расширения режима, основанного на всевластии тай-
ной полиции, на подавлении мысли и на многочисленных
концентрационных лагерях. Но на свете не было бы советс-
ких лагерей, если бы грандиозное движение народных масс
не отвечало неотложной необходимости. В любом случае,
было бы напрасным притязать на какое-то самосознание, не
замечая смысла, истины и решающей значимости напряже-
ния, поддерживаемого в мире Советским Союзом. (Если бы
этого напряжения не существовало, то всякое успокоение
было бы напрасным, а поводов для страха было бы больше,
чем когда-либо.) Тот, кто позволяет страсти ослепить себя и
видит в СССР только чрезмерность, вовлекается в подобную
же чрезмерность, - по крайней мере в смысле ослепления:
он отказывается от всякого здравомыслия, благодаря кото-
рому у человека появляется шанс в конечном счете обрести
самосознание. Разумеется, самосознание нельзя исключать и
в пределах советской сферы. Но его невозможно связать ни
с какой из существующих данностей. Под действием угрозы
самосознание предполагает стремительное изменение15, а за-
тем и победу господствующей части Земного шара. Отныне
самосознание предполагается в окончательном выборе аме-
риканской демократии и может привести ее куспеху без вой-
ны. О национальной же точке зрения не может быть и речи.1й
10. Осознание конечной цели богатств
и "самосознание"
Несомненно, парадоксально связывать с этими сугубо вне-
шними обусловленностями столь сокровенную истину, ис-
тину самосознания (возвращения бытия к его полной и не-
редуцируемой суверенности).17 И все-таки глубокий смысл
этих обусловленностей - и всей книги - легко уловить, если
мы незамедлительно вернемся к самому существенному.
И прежде всего парадокс доводится до крайности в силу
того, что политика, которая планируется исходя из "эконо-
мии, господствующей в мировом масштабе", имеет целью
всего лишь повышение мирового жизненного уровня.1" В
каком-то смысле это вводит в заблуждение и угнетает. Но
здесь - отправная точка и основа самосознания, а не его за-
вершение. Это следует представлять себе с достаточной яс-
ностью.
Если самосознание по своей сути означает полное овла-
дение сокровенностью, то надо вернуться к тому факту, что
всякое овладение сокровенностью приводит к обману.1'Жер-
тва может установить лишь сакральную вещь. Сакральная
вещь экстериоризирует сокровенное: она дает увидеть извне
то, что на самом деле находится в глубинах. Вот почему са-
мосознание в конечном счете требует, чтобы в мире сокро-
венного перестало что-либо происходить. Речь никоим об-
разом не идет о воле к упразднению того, что продолжает су-
ществовать: кто бы стал говорить об упразднении творений
искусства или поэзии? Но надо выявить некую точку!, где
сухое здравомыслие совпадает с чувством сакрального. Это
подразумевает сведение сакрального мира к элементу, в наи-
более чистом виде противостоящему вещи, то есть к чистой
сокровенности. Фактически - как в опыте мистиков - это
сводится к интеллектуальному созерцанию "без формы и без
модусов", противостоящему соблазнительным образам "ви-
дений" божеств и мифов. Под углом зрения, вводимым в этой
книге, это как раз и означало бы разрешение фундаменталь-
ного спора.
Такие существа, как мы, не заданы раз и навсегда; они как
будто бы предназначены для наращивания собственных
ресурсов энергии. Большую часть времени они превращают
этот рост, помимо того, что нужно для их выживания, в свою
цель и смысл существования. Но подчиняясь росту, суще-
ство теряет свою автономию; наращивая свои ресурсы, оно
подчиняет себя тому, чем оно станет в будущем. На самом
деле рост должен определиться по отношению к тому мгно-
вению, когда он разрешится чистой тратой. Но как раз этот-
то переход и труден. И фактически сознание противостоит
этому переходу в том смысле, что оно стремится ухватиться
за какой-нибудь приобретенный предмет, схватить нечто,
но не ничто чистой траты. Речь идет о том, чтобы достичь
мгновения, когда сознание перестанет быть сознанием чего-
то. Иными словами, осознание решающего смысла момента,
когда рост (приобретение чего-то) разрешится тратой, как раз
и есть самосознание, то есть сознание, в котором уже нет ниче-
го в качестве объекта?0
Это достижение, связанное - там, где здравомыслию да-
ется шанс, - с ослаблением напряжения, достигаемого по-
вышением уровня жизни, обладает значимостью устроения
социальной жизни. Это устроение будет сравнимо в каком-
то смысле с переходом от животного к человеку (точнее го-
воря, оно будет последним актом такого перехода). С этих
позиций все будет выглядеть так, как если бы конечная цель
была дана. В конце концов все вернется на круги своя и бу-
дет соответствовать предназначенной ему роли. Итак, сегод-
ня Трумэн вслепую осуществляет приготовления к последне-
му - и тайному - апофеозу.21
Но и это, очевидно, иллюзия. Становясь более открытым,
вместо отжившей телеологии дух замечает истину, которую
не выдает только молчание.
ПРИМЕЧАНИЯ:
К предисловию и главе 1:
Этот первый том будет иметь продолжение. К тому же
он опубликован в серии книг, издаваемых под моей ре-
дакцией, и серия эта ставит себе целью, кроме всего про-
чего, публикацию трудов по "общей экономии".
Здесь я хотел бы поблагодарить своего друга Жоржа
Амброзино, возглавляющего лабораторию по изучению
рентгеновских лучей, ибо без него я не смог бы написать
этой работы. Дело в том, что наука никогда не бывает де-
лом одинокого человека; она требует обмена взглядами,
совместных усилий. Эта книга в ее важной части являет-
ся и произведением Амброзино. Лично я сожалею, что
атомная физика, которой он вынужден заниматься, от-
далила его, по меньшей мере на некоторое время, от ис-
следований по "общей экономии". Я должен выразить
пожелание, чтобы он возобновил, в частности, начатое им
со мною изучение движения энергии по поверхности
Земного шара.
Свершение материальности вселенной, которая, не-
сомненно, в своих ближних и отдаленных аспектах все-
гда является некоей "той стороной" мысли. - Свершение
относится к свершаемому, а не к свершившемуся. - Беско-
71ечное противостоит сразу и ограниченной детермини-
рованности, и поставленной цели.
Понятно, что если промышленность не может разви-
ваться до бесконечности, то не так обстоит дело со "служ-
бами", образующими так называемый третичный сектор
экономики (первичным является сельское хозяйство, вто-
ричным - промышленность), и службы эти включают как
усовершенствованные организации социального страхо-
вания и торговли, так и труд художников.
См. ниже.
Не может быть и речи о том, чтобы в рамках первой
части - теоретической и исторической - разбирать всю
совокупность поставленных проблем.
См. W. Vernadsky, La Biosphere, 1929, где намечены (с дру-
гой точки зрения) некоторые из последующих соображе-
ний.
Ср. У. Блейк, Стихи, М., 1982, с. 522, пер. С. Я. Марша-
ка.
На эту ассоциацию, очевидно, наталкивает выражение
"плотский грех".
К главе 2:
[Копал - смола различных тропических деревьев,
используемая для производства лака,- Прим.пер.]
Bernardino de Sahagun, Histoire des Choses de la Nouvelle
Espagne, trad. Jourdanet et Simeon, 1880, 1, VII, ch. II.
Historia de los Mexicanos por sus Pinturas, ch. VI.
Sahagun, 1. II, ch. V.
Ibid., appendice du 1. II.
Ibid, 1. II, ch. XXIV.
Sahagun, 1. II, ch. XXIV.
Ibid, 1. II, ch. V.
Ibid, 1. II, ch. XXIV.
Sahagun, 1. II, ch. XXI.
Sahagun, 1. II, ch. XXXIV.
Ibid, ch. XXXVI.
Ibid, ch. XXXIII.
Sahagun, 1. VI, ch. XXXI.
Sahagun, l.VI, ch. III.
Опорой мне служат взгляды Марселя Гране и Жоржа
Дюмезиля.
Я настаиваю на основополагающей данности: разде-
ленность существ ограничена реальностью. Только в том
случае, если я придерживаюсь порядка вещей, разделен-
ность - реальна. Она и на самом деле реальна, но реаль-
ное является внешним. "Глубинным образом все люди
суть одно".
В простом смысле познания божественного. Кое-кто
полагал, что тексты, на которые я ссылаюсь, свидетель-
ствуют о каком-то христианском влиянии. Эта гипотеза
представляется мне никчемной. Ведь основа христианс-
ких верований сама взята из предшествовавшего им ре-
лигиозного опыта, а миру, представленному информато-
рами Саагуна, присуща связность, необходимый харак-
тер которой трудно оспорить. В крайнем случае, добро-
вольная нищета Нанауатцина может сойти за христиа-
низацию. Но на мой взгляд, это мнение основано на пре-
зрении к ацтекам, которое, как кажется, Саагун не разде-
лял.
L. VIII, ch. XXIX.
Sahagun, 1. IX, ch. IV.
Sahagun, 1. IX, ch. V.
Sahagun, 1. IX, ch.VI.
Sahagun, 1. IX, ch. X.
Sahagun, 1. IX, ch. VII.
Sahagun, 1. IX, ch. XII, XIV.
Эти данные извлечены из образцового труда Марселя
Мосса, Essai sur le Don, Forme et Raison de l'Echange dans
les Societes archaiques, в Annee Sociologique, 1923-1924, p.
30-186.
Мне хотелось бы указать, что у истоков исследований,
результаты которых я публикую сегодня, располагается
прочтение моссовского "Очерка о даре". И прежде всего
анализ потлача привел меня к формулированию законов
общей экономии. Однако же небезынтересно указать на
своеобразную трудность, которую мне стило большого
труда разрешить. Вводимые мною общие принципы эко-
номии, позволяющие интерпретировать большое коли-
чество фактов, оставили в потлаче, которым, по-моему,
объясняется их происхождение, нередуцируемые эле-
менты. Потлач нельзя интерпретировать односторонне
- как потребление богатств. И вот недавно я смог разре-
шить возникшую трудность и наделить принципы "об-
щей экономии" весьма двойственной основой: дело в том,
что расточение энергии всегда представляет собой нечто
противоположное вещи, но рассматривать его можно,
лишь переводя в порядок вещей и превращая в вещь.
К главе 3-
Temoignages de 1'Islam. Notes sur les valeurs permanentes
et actuelles de la civilisation musulmane, p. 371-387.
Само собой разумеется, Эмилю Дерменгему это извес-
тно, и чуть дальше (р. 71) он пишет:"... поскольку мусуль-
манин означает как раз "смиренный", "покорный"..." Ком-
петенцию Дерменгема в исламских делах оспорить невоз-
можно; иногда он превосходно писал о мусульманском
мистицизме, но предметом обсуждения служат лишь зат-
руднения, испытанные им при попытке дать определе-
ние непреходящим ценностям ислама.
Les Institutions musulmanes, Зе ed, 1946, p. 120.
Ibid., p. 121.
[Цит. по: Коран, M, 1990, c. 478, пер. И.Ю. Крачковско-
го. - Прим. пер.]
[Пиетизм переводится с латыни как благочестие. -
Прим. пер.]
Mahomet, Prophete des Arabes, 1946, p. 72.
См. ниже.
[Коран, М, 1990, с. 234. - Прим. пер.]
Анри Перес посвящает вопросу об андалузском влия-
нии замечательную статью в сборнике "L'Islam et
L'Occiderit: la poesie arabe d'Andalousie et ses relations
possibles avec la Poesie des Troubadours», p. 107-130. Гра-
ницы вопроса, по мнению автора, невозможно выделить
с полной четкостью, но соотношения прослеживаются
легко. И касаются они не только содержания и фундамен-
тальных тем, но и поэтической формы. Совпадение ве-
ликой эпохи арабской поэзии Андалузии (XI век) с рож-
дением куртуазной поэзии Лангедока (конец XI века) по-
разительно. С другой стороны, отношения между испа-
но-мусульманским миром и христианским миром севе-
ра Испании и юга Франции можно установить с точнос-
тью.
Portrait of the Dalai-Lama, London, 1946, in-8°.
Тем не менее в течение длительного времени мусуль-
манские страны, достигшие равновесия и наслаждавши-
еся благами городской цивилизации, становились добы-
чей других мусульман, все еще ведущих кочевой образ
жизни. Урбанизация последних происходила лишь пос-
ле того, как они свергали власть прежних завоевателей.
См. R. Grousset, Bilan de l'Histoire, Plon, 1946, in-8°: no
поводу источников нашествий см. p. 273-299-
К главе 4:
Эти знаменитые исследования "протестантской мора-
ли и духа капитализма", Die protestantiscbe Ethik unci der
Geist desKapitalismus, опубликованные вначале в Archivfur
Soziahvissenschafl und Sozialpolitik, Bd. XX и XXI, 1904-
1905, образуют том I Religionssoziologie (Tubingen, 1921, 3
Bde. in-8°).
Religion and the Rise of Capitalism, 2nd ed., New York, 1947,
in-8°.
R. H. Tawney, op. cit., p. XXVII, n° 11.
R. H. Tawney, op. cit., p. 99-
R. H. Tawney, op. cit., p. 105.
R. H. Tawney, op. cit., p. 112.
R. H. Tawney, op. cit., p. 109.
Все, что Тони говорит о подавлении нищеты и бродяж-
ничества [у Кальвина - прим. пер.] (см. р. 2б5), весьма впе-
чатляет. Редко приходится встречать большее воздей-
ствие экономической выгоды на идеологию. Жестокость
общества, решительно готового подавлять непроизводи-
тельную нищету, доходит до в высшей степени суровых
форм авторитарной морали. Такой жестокости не было
вплоть до епископа Беркли, который высказал идею "аре-
стовывать злостных попрошаек и на несколько лет пре-
вращать их в рабов, в публичную собственность" (op. cit.,
p. 270).
[Галаад - герой "Поисков Грааля"сын Ланселота, ко-
торому было предназначено найти Грааль. - Прим.пер.]
R. Н. Tawney, op. cit., p. 113-
По крайней мере единственный, что позволяет добить-
ся максимума возможного.
Образ Средневековья здесь - всего-навсего наиболее
легко находимая форма, от которой нас как раз и отделя-
ют Реформация и ее экономические последствия. Но об-
разы античности, Востока и первобытного общества, на
наш взгляд, имеют приблизительно тот же или более чи-
стый смысл.
Надо добавить: или материи, неопределенное время
находящейся в распоряжении производителя или купца.
Я имею в виду именно эстетическое действие, движи-
мое чувством и ищущее удовлетворения в сфере чувств,
словом, действие, стремящееся сделать то, чего сделать
невозможно, а можно лишь испытать, воспринять, подоб-
но тому как в кальвинистской концепции снискивается
благодать.
Этот труд непроизводительно расходовали все трудя-
щиеся; массы собственными средствами создавали сред-
ства для тех рабочих, что были заняты созданием пред-
метов роскоши.
К главе 5'
Jorrc, ГU. R S. S. La Terre et lesHommes, 1945, p. 133-
Ibid.
По-русски "golod i kholod" [прим. Ж. Батая].
Alexinsky, La Russie revolutionnaire, 1947, p. 1б8-1б9-
V. A. Kravchenko,/'a? choisi la liberie, 1947. - Я восполь-
зовался этим важным документом, очевидно тенденци-
озным, но подлинным, чтобы извлечь из него элементы
правды согласно строгим правилам критики. Из-за его
вопиющих недочетов, из-за его противоречий, из-за его
легковесности, да и вообще из-за отсутствия интеллекту-
альной серьезности у автора, подлинность книги мало что
дает. Этот документ не отличается от других, и пользо-
ваться им надо с недоверием, как и любым другим доку-
ментом.
Op. ctt., р. 483.
Op. cit., р. 533.
L'Enigme russe, Montreal, 1946.
[Так в оригинале. - Прим. пер.]
Op. cit., р. 5бО-5бб.
Frangoi s Perroux, Le Plan Marshall ou I'Europe necessaire
au monde, 1948.
P. 127. Через несколько строк автор уточняет:"Класси-
ческий имеет здесь приблизительно тот смысл, что при-
писывает ему Дж. М. Кейнс на первых страницах General
Theory1'.
P. 130. Курсив автора.
Результатом операции может стать и отсутствие при-
были, и даже убыток - из-за того, что в ее концепции не
учитывался ее реальный итог. Принцип же операции ос-
тается неизменным
Это формулировка Жан-Жака Серван-Шрайбера. См.
L'Occident face a la paix, серию примечательных статей,
опубликованных в Le Monde за 15,16-17 и 18 января 1948
г.
Как показал Ж.-Ж. Серван-Шрайбер и какимеют обык-
новение полагать передовые американские интеллекту-
алы, можно ожидать ощутимой и стремительной транс-
формации во внутренней ситуации Соединенных Шта-
тов, а также резкого взлета новой политической силы -
профсоюзов.
Зачем отрицать тот факт, что от других стран, поми-
мо СССР и США, уже не могут исходить инициативы,
стремящиеся к независимости в глубоком смысле этого
слова? Объяснять это имеет смысл разве что в газетной
полемике.
Которая представляет собой свободу в пределах мгно-
вения, независимо от того, какую задачу предстоит вы-
полнить.
Я не оговорился: мирового; и в этом смысле в после-
дней ориентации американской политики, обозначенной
в "плане Трумэна", больше смысла, чем в самом плане
Маршалла. Само собой разумеется, представляется бес-
смысленным видеть разрешение проблемы войны в эко-
номических мерах плана Маршалла. По правде говоря,
эти меры, даже будучи последовательными, могли бы ус-
транить лишь необходимость, но не возможность войны;
однако при ужасной угрозе гонки вооружений, этих мер
могло бы, в принципе, оказаться достаточно. Как бы там
ни было, ничего большего сделать нельзя.
См. выше, часть 4, гл. 2 "Буржуазный мир".
Разве только чистая интериорность, каковая вещью не
является.
Может настать момент, когда страсть больше не будет
свойством бессознательного. Говорят, что заметить это в
планах Маршалла и Трумэна может только безумец. Этот
безумец - я. И какраз в том смысле, что одно из двух: либо
план провалится и такой безумец, как я, затеряется в мире,
который уже не будет менее безумным, чем он; либо же
план осуществится, и тогда фактически один лишь безу-
мец достигнет самосознания, о котором я говорю, по при-
чине того, что сознание является в полной мере сознани-
ем лишь тогда, когда объект его - не то, что к нему реду-
цируется. Прошу извинения за то, что допустил здесь со-
ображения, соотносящиеся с одним конкретным фактом:
автор этой книги (в части своего творчества) следует ми-
стикам разных времен (но все-таки он чужд идеям всех
этих мистицизмов и противопоставляет им одно лишь
здравомыслие самосознания).