Бадью Ален. Обстоятельства, 3: Направленно­сти слова «еврей». Винтер Сесиль. Господству­ющее означающее новых арийцев / Пер. с франц. М. Ю. Бендет под ред. С. JI. Фокина. — СПб.: Академия исследования культуры, 2008. — 144 с.

 

Среди работ крупнейшего французского философа Алена Бадью (род. 1937) особняком стоят «Обстоятельства»: сборники статей на са­мые злободневные темы современной политиче­ской жизни — от атаки на Всемирный торговый центр до войны в Косово и Ираке, от выборов 2002 г. во Франции, на которых националист Жан- Мари Ле Пен чуть было не пришел к верховной власти, до запрета на ношение во французских школах хиджаба, вызвавшего волну возмущения в арабо-мусульманском мире. «Обстоятельства, 3» посвящены осмыслению «еврейского вопроса», неразрывно связанного как с кровавой историей XX в., так и с нашим временем, которое только на первый взгляд во всем ищет консенсуса.

Кроме текстов Алена Бадью, в приложе­нии печатается эссе Сесиль Винтер «Господ­ствующее означающее новых арийцев».

 

Введение

Для интеллектуальной ситуации во Франции в последние пару десятилетий характерны мно­гочисленные дискуссии по поводу роли, отводи­мой слову «еврей» в различных направлениях мысли.

Безусловно, речь идет об опирающихся на некоторые неоспоримые (а также на некоторые вымышленные) обстоятельства касательно «воз­вращения» антисемитизма. Но исчезал ли он вооб­ще когда-либо? Или же следует скорее полагать, что природа вопроса о его формах, критериях, о его вписанности в дискурс претерпела в послед­ние тридцать лет значительные изменения? Вспом­ним о том, как в конце семидесятых годов, после теракта в синагоге на улице Коперника1, сам премьер-министр, Раймон Барр, совершенно спо­койно разделил пострадавших на отправлявших культ евреев и «безвинных французов» (sic!), ко­торые просто проходили мимо. Ничтоже сумняся отделяя евреев от французов, добряк Раймон Барр, казалось, также имел в виду, что еврей, ставший случайной жертвой теракта, в любом случае уж

7

 

в чем-нибудь да виноват. Тогда сказали, что он оговорился. Возможно, это и к лучшему: столь примечательная манера анализировать происхо­дящее обнаруживала достаточно естественное существование расистского подсознания, унасле­дованного из тридцатых годов. Такая уверенная дискриминация в том, что касается употребления слова «еврей», сегодня была бы просто невозмож­на на государственном уровне, и это может лишь безгранично радовать. Провокационные антисе­митские высказывания — наигранная дискрими­нирующая псевдонаивность или отрицание того, что газовые камеры существовали, а европейские евреи были уничтожены нацистами, — в наши дни сохраняются, или скрываются, только в среде крайне правых. И правда то, что, если неверно будет говорить об исчезновении антисемитизма, то можно справедливо утверждать, что условия, в которых он был возможен, изменились, и что он более не является частью некоторого естественно­го дискурса, как еще во времена Раймона Барра, В этом смысле Jle Пен во Франции — слегка под­уставший хранитель исторического антисемитиз­ма, вполне обыденного в тридцатые годы. В це­лом, возможно, что такая новая чувствительность к антисемитским выходкам и надписям является основной составляющей диагноза, подтвержда­ющего «возвращение» антисемитизма, — и, та­ким образом, это возвращение является, по боль­шей части, всего лишь следствием значительного

8

 

и позитивного снижения того порога, начиная с которого общественное мнение не терпит более подобных расистских провокаций.

Что касается зарождения антисемитизма ново­го типа, подпитывающегося от ближневосточных конфликтов и от присутствия в нашей стране большого количества рабочих-иммигрантов, при­бывших из Африки и исповедующих ислам, то к нему мы вернемся позже. Скажем только, что су­ществование этого антисемитизма не подлежит сомнению, и что то рвение, с каким некоторые отрицают его наличие, — обычно во имя под­держки палестинцев или рабочих меньшинств во Франции, — исключительно пагубно. При этом мне также не кажется, что легко доступные ко­личественные данные способны породить совер­шенно новую общую тревогу, — принимая во внимание тот факт, что в подобных вопросах бди­тельность является императивом, не допускаю­щим перебоев.

Отправная точка для этого сборника, причи­на его создания — вовсе не очевидность суще­ствования прежних и новых антисемитизмов. Это дискуссия гораздо более общего значения, или, точнее, дискуссия, ясность в которую необходи­мо внести с самого начала — даже для тех, кто Утверждает, что не выносит ни малейшего наме­ка на антисемитизм. Речь здесь идет о том, чтобы узнать, является ли слово «еврей» исключитель­ным означающим в рамках общественной интел­

9

 

лектуальной дискуссии; исключительным на­столько, что законно будет дать ему роль озна­чающего рокового, даже сакрального. Очевидно, что подход к процессу искоренения форм антисе­митского сознания, равно как и субъективность этого подхода, неодинаковы в случае, если мы считаем, что эти формы полностью отличны от любой другой формы дискриминирующего ра­сизма, — например, от антиарабских настроений или от ограничения жизненного пространства чернокожих, — ив случае, если мы полагаем, что все эти формы, безусловно существующие в различных исторических контекстах и не своди­мые одна к другой, вызывают реакции одного типа: эгалитаристские и универсалистские. Кро­ме того, отвращение к антисемитизму следует отличать от своего рода филосемитизма, утверж­дающего не только то, что обвинять евреев пре­ступно и низко, но и то, что следует поставить и слово «еврей», и тех, кто причисляет себя к та­ковым, в парадигматическую позицию в том, что касается ценностных представлений, культур­ных иерархий или оценки государственной по­литики.

Отметим, что в отношении старого или нового антисемитизма и процесса его искоренения ведет­ся борьба между двумя подходами, цель которой, ни много ни мало, — узнать, что такое современ­ный универсализм и совместим ли он с какой-либо общей или номинальной трансцендентностью.

10

 

Итак, очевидно, что сегодня некое сильное интеллектуальное течение, отметившееся успеш­ными публикациями и несомненными медийными достижениями, утверждает, что действительно существует своего рода совместная трансценден­тность судьбы, которую несет имя «еврей», вслед­ствие чего судьба эта несоизмерима — в регист­рах идеологии, политики и даже философии — с другими именами, вызывающими и вызывавши­ми спорные оценки.

Основные аргументы, безусловно, отсылают к уничтожению европейских евреев нацистами и их сообщниками. В рамках жертвеннического идеологического принципа, представляющего со­бой тяжелую артиллерию современного морализ­ма, это беспрецедентное истребление достойно звания парадигмы. На нем одном могла бы осно­вываться необходимость — моральная, законная и политическая — удерживать слово «еврей» вне всякого обыденного использования предикатов идентичности, поместить его в сферу своего рода именной сакрализации. Постепенное введение слова «Шоа» для обозначения явления, которое самый знаменитый его исследователь Рауль Хил- берг2 со сдержанной точностью называл «унич­тожением европейского еврейства», можно счи­тать вербальным этапом этой жертвеннической сакрализации. По примечательной воле иронии, имени «еврей» теперь приписывают то, что хрис­тиане в начале начал использовали против самих

11

 

евреев: то, что имя «Христос» стояло выше любо­го другого имени. Сегодня часто можно прочесть, что имя «еврей» превосходит обычные наимено­вания. И кажется, что, подобно перевернутому первородному греху, милость быть ни с чем не сравнимой жертвой передается не только потом­кам и потомкам потомков, но и всем тем, кто под­падает под означенный предикат, — будь то даже главы государств или военачальники, жестоко подавляющие тех, чьи земли они конфисковали.

Другой подход к этому типу фиктивной транс­цендентности — исторический. В нем утвержда­ется, что «еврейская проблема» определяет Евро­пу как минимум начиная с эпохи Просвещения, вследствие чего будто бы существует преступная связь между самой идеей Европы и нацистским истреблением евреев, выступавшим под именем «окончательного решения» этой проблемы. По­мимо этого, якобы существует преемственность между этим истреблением и враждебностью Евро­пы в отношении государства Израиль, выраженной в постоянной поддержке палестинцев Европейским экономическим сообществом—поддержке, на мой взгляд, крайне незначительной, но оставим это в стороне. Европа якобы была в ярости из-за того, что по итогам войны «окончательное решение» было подорвано созданием «еврейского государ­ства». Следствием всего этого стало законное не­доверие ко всему арабскому, — потому что здесь якобы все как нельзя лучше следует одно из дру­

12

 

гого: из поддержки палестинцев — обвинения в адрес Израиля, из этих обвинений — антисеми­тизм, из антисемитизма — истребление.

В «Обстоятельствах, 3» я хотел бы по мере возможности обосновать точку зрения, совершен­но непримиримую с этими утверждениями, — со­знательно личную точку зрения. В этой области (и принимая во внимание те страсти, которые не­избежно порождает любой спор вокруг мощи ка­кого-либо коллективного наименования) лучше сразу говорить исключительно от своего имени, или, точнее, под своим собственным именем.

Ключевым моментом, очевидно, является то, что я ни в каком виде не приемлю жертвенниче- скую идеологию. Я ясно высказался по этому по­воду в 1993 г., в небольшой книге «Этика». То, что нацисты и их сообщники уничтожили миллио­ны людей, которых они называли «евреями», вов­се не является для меня оправданием того иден­тифицирующего предиката, о котором идет речь. Конечно, для тех, кто — обычно по религиозным причинам — утверждал или утверждает, что этот предикат — знак общественного Союза с архетипической трансцендентностью Другого, естествен­но полагать, что жестокость нацистов в некотором смысле узаконивает, под видом ужасающего и захватывающего парадокса, избранность «наро­да», объединенного, как они говорят, этим пре­дикатом. Помимо этого, следовало бы объяснить,

13

 

как и почему нацистский предикат «еврей» — тот, который использовался для разлучения, а за­тем для депортации и убийства — совпадает с субъективным предикатом, скрепляющим печа­тью этот Союз. Но для того, кто не принимает вышеупомянутую религиозную басню, истребле­ние евреев влечет за собой абсолютное и безого­ворочное осуждение нацистов, не добавляя жерт­вам никакой другой ценности, кроме глубокого сострадания. Заметим мимоходом, что истинному состраданию нет дела до предикатов, во имя ко­торых проявляется жестокость. Оттого еще более неверно полагать, будто эта жестокость способ­на наделить такого рода предикат прибавочной стоимостью — как не может она стать и основа­нием для какого-то особого уважения в отноше­нии тех, кто сегодня хотел бы скрыться за этим предикатом, отстаивая таким образом свой ис­ключительный статус. Скорее уж это беспредель­ное избиение наводит на мысль о том, что всякое эмфатическое введение общественных предика­тов в сфере идеологии, политики или государ­ственности, — как в обвинениях, так и в освяще­нии, — до добра не доведет.

Еще менее рационально пытаться найти в на­цистских газовых камерах что-либо, позволяю­щее придать колониальному государству Изра­иль, расположенному на Ближнем Востоке (а не в Баварии3) статус, отличный от того, который в течение десятилетий придавался всем колониаль­

14

 

ным государствам и который попросту указывал на то, что эти государства являются исключитель­но ненавистной и одновременно крайне устарев­шей формой угнетения обездоленных народов. Вопрос о будущем этих государств, конечно, крайне сложен; существует целая исторически сложившаяся гамма всевозможных его решений. Французские колонисты в массе своей покинули Алжир — страну, где их семьи прожили больше века; с другой стороны, европейские колониза­торы в Южной Африке, несмотря на страшную расистскую политику апартеида, сегодня сотруд­ничают с Южно-Африканской Республикой, со­зданной Нельсоном Манделой. Я не знаю, что станет с государством Израиль — образованием гораздо более поздним, чем оба вышеназванных государства. Я хочу лишь сказать, что будущее Израиля можно осмыслить в рациональном клю­че только в том случае, если перестать оправды­вать его существование, — что, тем не менее, делается (и, что бы ни говорили, — в ущерб па­лестинцам), — постоянными воспоминаниями о зловещих эпизодах европейской истории.

Я позволю себе более эмоциональное замеча­ние на данную тему. Действительно, нестерпи­мо быть обвиненным кем бы то ни было в анти­семитизме лишь потому, что факт истребления евреев не приводит вас ни к выводам об осо­бой — с трансцендентной предпосылкой — цен­ности предиката «еврей» и его религиозного и

15

 

общественного измерения, ни к необыкновенной терпимости в отношении израильских репрессий, колониальная природа которых очевидна и ба­нальна. Я предлагаю больше никому, ни публич­но, ни внутри себя, не оставлять без внимания политический шантаж подобного рода.

Абстрактная версия моей позиции выражается в замечании относительно того, что созидательный универсализм, от апостола Павла и до Троцкого, включая Спинозу, Маркса и Фрейда, опирался на еврейскую общность лишь в том, чтобы обо­значить новую точку разрыва с ней. Очевидно, что сегодня эквивалентом религиозного разрыва апостола Павла с установлениями иудаизма, ра­ционалистского разрыва Спинозы с Синагогой или же политического разрыва Маркса с буржуаз­ной интеграцией части его родной общины явля­ется субъективный разрыв с государством Изра­иль, — не в его эмпирическом существовании, не более и не менее запятнанном, чем существова­ние любого государства, но в его непоколебимом идентифицирующем притязании на то, чтобы быть «еврейским государством» и извлекать из этого притязания бессчетные привилегии, в особенно­сти когда речь заходит о том, чтобы попрать все то, что мы называем международным правом. Действительно, современное государство и стра­на всегда космополитичны, их идентифициру­ющая конфигурация исключительно неопределен­на. Они принимают абсолютную случайность

16

 

своего исторического образования, а также и то, что оно жизнеспособно только в силу отказа под­пасть под какой-либо предикат — расовый, ре­лигиозный или, более широко, «культурный». В последний раз государство, установленное во Франции, посчитало необходимым назвать себя «французским государством» при Петене4, во вре­мя немецкой оккупации. Безусловно, «исламские государства» отвечают прогрессистским моделям не больше, чем различные варианты становления «арабской нации». Кажется, все согласны с тем, что талибы в Афганистане не идут по пути модер­низации страны. А значит, одно из возможных оп­ределений современной демократии таково: она учитывает всех и каждого, вне зависимости от предиката. Как говорит Политическая организа­ция5 в связи с реакционными законами, направ­ленными против рабочих-нелегалов, «тот, кто здесь, — здешний». Нет никакой видимой причи­ны для того, чтобы исключить из этого правила государство Израиль. Его иногда называют един­ственным демократическим» государством в ре­гионе. Но здесь сразу же оказывается противоречивым тот факт, что оно позиционирует себя как «еврейское государство». Значит, можно сказать, что Израиль — страна, чье представление о себе все еще является архаичным.

Еще один подход обобщает предмет разгово­ра. Мы утверждаем, что любое вторжение, в по­этическом смысле, идентифицирующих предика­

17

 

тов приводит к катастрофе. Таким должен быть, и я уже говорил об этом, действительный урок, полученный от нацизма. Ведь именно нацисты первыми (и удивительно последовательно) сдела­ли все возможные выводы из придания радикаль­ной исключительности означающему «еврей»: на деле это был для них единственный способ хоть как-то — посредством истребления в промышлен­ных масштабах — упрочить симметричное озна­чающее, «ариец», необыкновенная бессодержа­тельность которого их изводила.

Более актуальным последствием является то, что нельзя упрочить означающее «палестинец» или «араб» более, чем это возможно сделать с означающим «еврей». В результате легитимный исход ближневосточного конфликта — это не бессовестное учреждение двух обнесенных ко­лючей проволокой государств. Этот исход — создание свободной от любого предиката свет­ской и демократической Палестины, которая, следуя за евреем Павлом, объявившим, что с точки зрения вселенной нет больше «ни иудеев, ни эллинов» или что «обрезание — ничто, рав­но как и не-обрезание», доказала бы, что более чем возможно создать на этой земле такое мес­то, где не было бы, с политической точки зрения (какой бы ни была лежащая за пределами по­литики преемственность обычаев) «ни арабов, ни иудеев». Для этого, безусловно, нужен свой Мандела.

18

 

Наконец, не может быть и речи о том, чтобы — во имя чувства вины за колониальную политику или во имя прав палестинцев — терпеть резкую антиеврейскую критику, распространенную в ря­де организаций и институций, более или менее зависимых от идентифицирующих слов «араб», «мусульманин», «ислам»... Такой антисемитизм не обойти с помощью прибылей и убытков до­вольствующейся малым «веры в прогресс». Впро­чем, эта история уже известна. В конце XIX в. во Франции некоторые рабочие «марксистские» организации, в особенности школа Жюля Гезда6, не видели ничего предосудительного в заурядном и очень широко распространенном антисемитиз­ме. Они полагали, что антисемитские процессы, и в первую очередь дело Дрейфуса, не касаются «рабочего класса», и что вмешательство в них уводит в сторону от основного противоречия между буржуазией и пролетариатом. Но вскоре стало ясно, откуда взялось это стремление придер­живаться «основного противоречия»: в 1914 г. Жюль Гезд, во имя прямолинейного национализ­ма и ненависти к «бошам», вступил в священный союз, устроивший кровавую бойню. Диалектика во имя диалектики: мы помним о том, что верное понимание основного противоречия чаще всего состоит в том, чтобы публично выбрать направ­ление, рассматривающее противоречие «вторич­ное». Сегодня некоторых, очевидно, искушает возможность найти, во имя первостепенности про­

19

 

тиворечия между Севером и Югом или между арабскими народами и американским империа­лизмом, какие угодно оправдания превращению (законного) противостояния поведению государ­ства Израиль в открытый и искренний антисеми­тизм, который нестерпим и который нельзя тер­петь. Его нельзя терпеть еще и по той причине, что важным фактором изменения ситуации в Палес­тине являются действия проявляющих удивитель­ную смелость израильских прогрессистов.

Верно и то, что для тех, кто хочет искоренить этот нарочитый антисемитизм, было бы полезно, если бы более никто не называл государство Из­раиль «еврейским государством» и если бы была проведена четкая граница между религиозным, обыденным или неофициальным использованием идентифицирующего предиката,—будь то «араб», «еврей», или же «француз», — и его политическим, и всегда вредоносным, употреблением.

А мы тем временем попробуем, следуя различ­ными путями, придти к согласию относительно определения судьбы слова «еврей», имеющего универсальное значение.

Собранные здесь документы очень различны по времени написания, форме и источнику. Следу­ет читать их как составляющие одной траектории, объединенные предельной точкой: универсализ­мом как становлением субъекта, не игнориру­ющего, но превосходящего партикуляризмы; и с

20

 

этой точки превосходства не отдающего никому ни малейшего предпочтения; решительно отвер­гающего любые предписания сакрализации обще­ственных, религиозных или национальных име­нований.

Именно в рамках этой точки зрения тексты представлены просто в хронологической после­довательности.

В приложении приводится текст, написанный не мною, а моим другом Сесиль Винтер. Живой интерес этого текста для меня состоит в том, что он использует в качестве отправной точки вов­се не ту точку зрения, которую разделяю я; да это и не может быть та же точка зрения. Сесиль Винтер уже давно состоит в персональном, и крайне жестком, конфликте с вопросом об име­ни «еврей». Без сомнения, для некоторых сакрализаторов этого имени она всего лишь являет собой образец того, что они называют «евреем-негационистом». Но неумолимое развитие этой так называемой «негации» превращает ее текст — общие выводы которого сходятся с моими — в поразительное свидетельство того, что проис­ходит с нами, субъектами истории, одной из Движущих сил которой является эмфатическое и крайне опасное использование слова «еврей». Помимо этого, мне нравится то, что благодаря этому тексту книга завершается возданием чести несократимому множеству имен собст­венных — единственной реальности, которая может быть противопоставлена диктатуре пре­дикатов.

Издатель благодарит издательства "Nous", P.O.L., P. U.F. и "Al Dante" за разрешение вос­произвести тексты, изданные в следующих книгах: «Этика»; «Безмятежный блокнот дольнего мира»; «Святой Павел. Основание универсализма»; «Слова в устах настоящего».